Дон Жуан, Жизнь и смерть дона Мигеля из Маньяры

- Оправдались ваши слова, падре, - лепечет Мигель, - наконец-то стал я хоть кому-то полезен! Наконец-то я помогаю тем, кто во мне нуждается!

Он все еще чувствует на лбу ласковую ладонь старика и утопает в блаженстве.

- Да, Добр труд твой, Мигелито. Он и тебе принесет добро. Он принесет тебе...

- Счастье! - вырвалось у Мигеля. - Он дает мне то счастье, которое я искал столько лет!

Грегорио кивнул и с любовью улыбнулся Мигелю; и постепенно расплылось, растаяло его лицо в сиянии, которое выплыло из кельи и поднялось к звездному небу. Великая тишина опустилась на землю.

Мигель встал, подошел к окну и всей грудью вдохнул свежий ночной воздух. Он смотрит на полную луну, и кажется ему, что по ее серебряному диску растекается улыбка Грегорио.

- Лицо твое светлое и ясное, словно и во сне ты видел солнце, отец настоятель, - улыбнулся Мигелю утром брат Иордан.

- Я радуюсь всем сердцем, брат, - ответил Мигель, - ибо познал - что есть счастье!

* * *

Весенним днем лета господня тысяча шестьсот семьдесят девятого напал на Севилью черный мор.

Приполз однажды вечером, окутанный тьмой и тучами, с огнедышащей пастью Запалил город со стороны Трианы, и занялось все предместье - вспыхнуло, как пучок соломы. Зараза распространилась молниеносно.

Словно мухи, опаленные пламенем, падают люди, чернея в лице и зарываясь пальцами в землю.

Бездонной была первая ночь чумы, и в бездонные ночи превратились последующие дни.

Мост между Трианой и городом заперт, правый берег Гвадалквивира охраняют солдаты и добровольцы, чтоб нигде не могла пристать лодка из зачумленного предместья. Двери домов затворились наглухо, улицы опустели.

В одних домах - плач и причитания, вызванные страхом, молитвы и мольбы к богу.

В других - ни шороха: там в испуганном молчании ждут спасения или смерти.

За дверьми третьих домов - шум, пьяное пение, звон бокалов: там пируют, решив насладиться всеми радостями жизни, пока их не скосила чума.

Севилья дрожит в страхе, но напор бедствия прорвал заслоны, и чума перебросилась в город, охватила квартал бедноты Санта-Крус.

Ужас объял Севилью.

Первое из дворянских семейств бежало из города в горы, провожаемое завистливыми взглядами тех, кто не мог выехать.

Тревога нарастает - семьи дворян одна за другой покидают Севилью, бегут ночью, под покровом темноты, стыдясь бегства. Городские ворота забиты экипажами и людьми.

Отчаяние охватило богатых и бедных.

Санта-Крус, отделенный цепью стражи от остальных кварталов, гибнет.

Лежа, стоя, на ходу, на молитве вдыхают люди заразу - и падают, как подкошенные, ничком. Из последних сил переворачиваются навзничь, и взор их, замутненный горячкой, болью и ужасом, уплывает в неведомое.

Отчаянные жалобы и мольбы о помощи, которая не придет.

А люди зовут на помощь небо и ад, призывают бога и сатану, но голос их гаснет, как светильник, в котором иссякло масло; отравленный воздух проникает им в легкие, и красные пятна позорными клеймами отмечают обреченных.

Ночью поднялся Мигель, ни слова никому не сказав о цели своего пути, наполнил сумку лекарствами и едой, обвязал платком рот и прокрался, минуя стражу, в зачумленный квартал.

Здесь он помогает, как может. Отделяет от здоровых больных, кормит их, поит, раздает лекарства и погребает умерших, унося их на руках к общим могилам, чтоб остановить поветрие.

К утру ему снова удалось проскользнуть мимо сонных стражей и вернуться в Каридад.

Он входит в ворота, бледный и истомленный. Встречает братьев - те отступают при виде его и поскорее скрываются. Он не понимает, в чем дело. Ищет Иордана. Но и тот отшатнулся, невольно попятился от настоятеля. Мигель спросил, что случилось. Иордан смущенно молчит. Мигель настаивает.

- Видели, как ты шел в зачумленный квартал, брат, - выговаривает наконец Иордан.

Мигель опустил голову.

- Посещать Санта-Крус - значит легкомысленно подвергать себя опасности, - продолжает Иордан.

Мигель молчит, и тон Иордана становится строже:

- Богу более угодно, брат, чтобы ты не заносил заразу к здоровым.

- Но хороня умерших, я именно препятствую распространению заразы.

Подходит Дарио, но останавливается на почтительном расстоянии.

- Бог сам укажет, кому умереть от чумы. Брат - Мигель, неужели ты хочешь помешать ему?

- Не с богом я хочу бороться, Дарио. С чумой.

- Всякая борьба напрасна, - возражает Дарио.

- Она не была бы напрасной, брат, если бы вы все пошли со мной в Санта-Крус помогать, - твердо отвечает Мигель. - Я верю, мы можем запереть чуму в одном этом квартале. Все, кто обязан был оказывать помощь - префект, его люди, - покинули город. Кто же еще, во имя божьей любви, должен помочь, если не мы?

Иордан и Дарио понимают, что Мигель прав, но страх терзает их, и они смущенно опускают глаза.

- Ты наш глава, - тихо говорит Иордан. - Что прикажешь, то мы и сделаем.

Дарио, насупившись, отрицательно махнул рукой и уже рот открыл, да не решился возразить.

- Приказывать я не стану, - сказал Мигель. - Созови братию, Дарио.