— Но некоторые так и остаются потерянными и заблудшими, — сказала она.
— Несомненно. Есть такие овцы, которые упорно продолжают убегать от своего Пастыря. Но Он всё равно снова и снова отправляется их искать.
— Но Он же не будет искать их до скончания веков?
— Будет.
— Я в это не верю!
— Значит, вы не верите, что Бог вечен и беспределен.
— Верю.
— Неужели? Разве Бог не благ и не милостив?
— Рада видеть, что вам это известно.
— Но если Его благость и милость не беспредельны, значит, и Он Сам перестаёт быть беспредельным.
— У Него есть и другие беспредельные качества.
— Но разве Он не остаётся беспредельным во всех Своих проявлениях? А иначе получается, что в чём — то Он бесконечен и безграничен, а в чём — то нет. Получается, что Он всесилен и всевластен, но в любви и прощении, во всём самом божественном и христоподобном, самом драгоценном и прекрасном Он так и остаётся убогим, ограниченным, строго размеренным и связанным всевозможными условностями!
— Это всё ваши человеческие измышления. Я придерживаюсь исключительно богодухновенного Слова и в своих суждениях исхожу только из него.
— Тогда позвольте мне услышать ваше мнение, — попросил Донал, мысленно вознося к небесам молитву, потому что Арктура стояла рядом со смущённым и озадаченным видом: ей нелегко было следовать за ними и самой понять, кто из двоих говорит правдивее.
Перед тем, как увидеть Донала, наши дамы как раз беседовали о так называемом учении усыновления. Поэтому когда ревностная защитница истины начала искать подходящее оружие против ереси и врага, именно оно первым пришло ей в голову.
— Я считаю, что самое драгоценное учение во всём Писании — это учение об усыновлении. Устами Своего апостола Павла Бог говорит, что некоторых из Своих детей Он усыновляет, а некоторых оставляет так. Это написано в Библии чёрным по белому, и если из — за этого вы подвергнете сомнению беспредельность Божьей милости, то будете виновны в богохульстве.
Спокойным, почти торжественным голосом Донал сказал:
— Милость Божья бесконечна, а ваша доктрина усыновления — одна из самых лживых и вредных, которые только можно придумать. Так называемая Церковь придумала её из — за того, что ей страшно недоставало того самого духа, которым мы взываем: «Авва, Отче!» К сожалению, неверные и невежественные учителя до сих пор нацепляют на Бога эту жуткую маску, пугая Божьих детей и заставляя их без оглядки бежать от объятий Отца.
— Терпеть не могу слезливой чувствительности! — отрезала мисс Кармайкл. — Особенно в религии.
— Вы её и не получите, — ответил Донал. — А теперь скажите мне сами, что вы имеете в виду, говоря об усыновлении.
— Усыновлять, — сказала мисс Кармайкл, смутно подозревая ловушку, — значит брать детей и относиться к ним как к своим собственным.
— Чьих детей?
— Чьих угодно.
— И чьих же тогда детей усыновляет Бог? — настаивал Донал.
Мисс Кармайкл почувствовала, что попалась, но собрала всю свою смелость и продолжала:
— Детей сатаны.
— Если они дети сатаны, разве можно винить их в том, что они творят дела своего отца?
— Вы прекрасно знаете, что я имею в виду. Сотворил их, конечно, не сатана.
Их сотворил Бог, но они согрешили и потому развратились.
— И Бог от них отрёкся?
— Да.
— И они перестали быть Его детьми?
— Да. И стали детьми сатаны.
— Получается, что Бог сначала отрекается от Своих детей, отдаёт их кому — то другому, а потом опять их усыновляет. Но, мисс Кармайкл, это же сущая нелепица! Разве настоящий отец станет так себя вести? Неужели любой нормальный отец станет отрекаться от своих детей, когда он ими недоволен? Неужели он отдаст их в чужую семью, а потом снова пожелает сделать их своими — но уже не родными, а усыновлёнными из этой самой чужой семьи? Выходит, его изначальное отцовство уже ничего не значит, даже для него самого! Да у такого родителя не может быть никаких оснований жаловаться на своих детей!
— Неужели вы осмеливаетесь утверждать, что нечестивые беззаконники являются Божьими детьми точно так же, как благочестивые и хорошие люди?