Донал Грант

— Может, мы пока немного пройдёмся, Эндрю? — спросил он. — Если вы, конечно, не очень устали. Уж очень вечер сегодня славный, да и в сумерках разговаривать — приятнее некуда.

Эндрю с радостью согласился. Они обогнули замок с дальней от города стороны и спустились вниз по широким каменным террасам, на каждой из которых был устроен небольшой цветник. По краю нижней террасы были высажены два ряда деревьев, образующих длинную и узкую аллею, огибающую замок и соединяющую две дверцы в его стенах на противоположных сторонах.

Одна из них вела во двор к хозяйственным пристройкам, а другая выходила в сад, расположенный на западном склоне холма. В это время года в саду почти никто не бывал, а в такое время дня тем более. Туда — то Донал и повёл своего друга. Они вышли в кухонную дверь, прошли через конюшню и оттуда спустились к каменному колодцу на уровне второй террасы. Оттуда они спустились ещё ниже и увидели старые клетки, в которых когда — то держали соколов для охоты. Теперь это место совсем обветшало, но пока ещё не было заброшено окончательно. Здесь — то и была одна из дверей, ведущих на аллею, огибающую замок. Гулять по ней было одно удовольствие.

Когда Донал с Эндрю вступили на аллею и неспешно пошли между деревьями, сквозь голые балки по — зимнему безлистных ветвей показался стальной блеск первых звёзд. Старик запрокинул голову, несколько секунд молча смотрел на небо, а потом сказал:

— «Небеса проповедуют славу Божию, и о делах рук Его вещает твердь» [12]. В молодости я пытался разобраться с астрономией: всё надеялся услышать, что же говорят небеса о Его славе. Хотел понять, что один день говорит другому, взывая к нему через покров ночи. Только не получилось у меня ничего. Учёные — астрономы, конечно, нам много чего чудесного рассказывали, но в сердце своём я всё время чувствовал, что не подвигают меня эти рассказы ближе к Богу, не заставляют думать о Нём больше, чем раньше! Может, кого другого они и сумели приблизить к Творцу, я не знаю, но со мной у них ничего не вышло. Эх, знаете как я из — за этого расстроился? Потому что больше всего на свете хотел достичь Его, войти в Его присутствие, от которого и скрыться — то никуда невозможно. В то время я ещё не знал, что идти надо прямо к Тому, Кто есть образ невидимого Бога. Всё пытался найти Его через философию… Эх, и детская же это была философия! Книжки хорошие читал про естество и природу Бога и всё такое прочее, про то, как Он ненавидит грех. Конечно, правда там кое — какая была, в этом я не сомневаюсь. Но мне — то хотелось, чтобы Бог был великим и оставался со мною рядом, а они всё время выставляли Его маленьким — маленьким и таким далёким, что и не достанешь. Как — то раз ночью я пошёл на берег. Только — только звёзды на небе появились. Посмотрел на них и подумал, что они вовсе не боятся солнца и не радуются, что оно зашло, а наоборот, словно выглядывают посмотреть, что же случилось с их великим Отцом светов. Тут — то у меня всё в голове и прояснилось, как будто слепота с глаз сошла. Поднял я голову — вот они, небеса, какими Бог их сотворил! Удивительные, большие, глубокие, без конца и края, а в них огней видимо — невидимо; и огни те кружатся и мигают, но с места своего не сходят, и ничто не может их загасить, только дыхание уст Его. А небо — то всё дальше и дальше, всё глубже и глубже, а я всё смотрел и смотрел ему вслед; мне даже показалось, что глаза так далеко улетели, что и вернуться больше не смогут. А потом они вдруг упали с высоты прямо вниз, как жаворонок в гнездо, и зацепились за горизонт, где небо и море целовались, как правда и мир из псалма. И не могу вам сказать, как это случилось, а только в том самом месте, где небо встретилось с землёй, душа моя встретилась с небесной душой Господа! И такие там были дивные цвета, и такие лучистые огни, и такая чудная звезда повисла над всей этой красотой! Но не этому радовалось сердце, а чему — то такому, что глубже и выше всего на свете. И в то мгновение я увидел — но не то, что и как небеса говорят о славе Божией. Я просто своими глазами увидел их ликование и услышал их проповедь, и больше мне ничего было не нужно. А что касается астрономии… С ней, видно, придётся подождать до лучшего мира, когда люди не станут больше снашивать свои башмаки, чтобы никому не надо было их чинить! Ибо в чём великая слава Божья, как не в том, что хотя человек увидеть Его не может, Он спускается к нему, прикладывается Своей щекой к его щеке и тихонько говорит: «Ах ты, пичуга Моя родная!»