Донбасс

— Смотри! — показал он Виктору на нагруженные вагонетки и потом на люк, из которого щедрой струей падал в вагончики уголь. — Это все твой уголь! Семь железнодорожных вагонов, не меньше…

И Виктор покорно посмотрел на люк, словно в первый раз видел, и на струю угля, падающую в вагонетку. Да, хороший уголек, жирный, зернистый… Всего час назад стоял он нерушимой стеной в недрах земли, миллионы лет стоял, пока не приступился к нему Виктор… Теперь он пойдет на-гора — людям… И Виктор вдруг почувствовал, что нет на земле чести выше, чем быть шахтером…

Ну, шахтеры, пошли! — громко скомандовал он, и все шумной гурьбой пошли за ним по штреку.

Начиналось триумфальное шествие Виктора Абросимова, утро его славы…

На поверхности, у клети, его первым встретил Сережка Очеретин, весь какой-то взъерошенный.

— Врут, что ты сто пятнадцать тонн вырубил? — тихо, тревожно спросил он.

— Вырубил. И еще больше вырубать можно! — ответил Виктор.

— Так это… это ж чудо! — ахнул Сережка, хватая Виктора за руки. — Ты скажи как?

— Вон у Андрея спроси, он чудотворец… — смеясь, сказал Виктор, уже увлекаемый друзьями к выходу.

А у проходных ворот его ждала толпа… Никто не мог бы объяснить, каким неведомым путем пронеслась по поселку в раннее утро весть о рекорде, но все уже знали о нем; со всех сторон бежали к шахте люди, как бежали всегда, когда был на шахте праздник, или прибывал важный гость, или случалась катастрофа, — потому что все эти люди, и жены их, и дети жили, дышали и кормились шахтой…

— Товарищи! — закричал Нечаенко, вскочив на опрокинутую вагонетку. — Сегодня ночью у нас на шахте свершилось большое дело. Смотрите на этого человека, — показал он на Виктора. — Сегодня за смену он один вырубил больше ста пятнадцати тонн угля! Эй, Виктор! — весело крикнул он герою. — А ну-ка, покажись народу!

— Просим, просим! — раздались голоса. И вся толпа разразилась аплодисментами.

Виктор смущенно влез на вагонетку. Отбойный молоток был еще с ним, на плече, и Виктор был похож сейчас на солдата с ружьем. Таким он и стоял перед народом. На него смотрели тысячи глаз. Он видел их — они сияли лаской и любовью. Глаза народа… Даже в самых пламенных своих мечтах Виктор не мог ждать такого…

— Ура советским богатырям-шахтерам! — с силой закричал Нечаенко, и громовое шахтерское "ура" прокатилось над площадью. Откуда-то появились цветы. Щедрые, огромные осенние букеты; их было много. Они, как ливень, обрушились на Виктора, но Виктор каждый букет благодарно и бережно прижимал к сердцу и потом отдавал Даше и товарищам — сам он уже не мог с цветами управиться.

Его долго не отпускали с вагонетки; говорить он не мог, только низко кланялся на все стороны людям.

Наконец толпа расступилась перед ним, и он пошел. Народ двинулся вслед. Образовалось шествие. По дороге к толпе присоединялись еще и еще люди; а те, кто идти не мог или не хотел, долго смотрели вслед процессии или торопливо бросались к себе в палисадник, срезали с клумб цветы и бросали герою…

Рядом с Виктором весело, в ногу, как на параде, шла Даша; она держала героя под руку и всю дорогу беспричинно и радостно смеялась. Ей было хорошо сейчас, замечательно хорошо! Она уже не скрывала свою любовь; казалось — она бросает вызов всему свету. "Да, я люблю, люблю! Люблю — и не прячусь! — говорил весь ее вид. — Смотрите, люди! Смотрите, подружки, соседки, кумушки! Вот парень, которого я люблю. Вот мой любимый!" А там, пусть называют ее бесстыдницей, ей все равно! Она даже прижалась к Виктору, заглянула ему в глаза: "Ну, ты счастлив, счастлив?"

Был ли он счастлив? На это словами и ответить нельзя. Был сейчас Виктор на вершине мыслимого для человека счастья, он даже растерялся от него. Он и раньше часто мечтал о славе, но никогда не думал, что это будет так. Ему казалось раньше, что слава — это почет, деньги, награды и ордена. А сейчас почувствовал он, что самое дорогое в славе — любовь народа, признание своих товарищей по труду. Как сделалось, что стал он сейчас самым родным для всех человеком на "Марии"? Отчего так ласково улыбаются ему люди? За что любят его?

И ему вдруг вспомнилось, как когда-то, пять лет назад, шел он, опустив голову, через весь зал, на сцену, на позор, и люди провожали его недобрыми глазами, а старуха в буденовке протыкала насквозь колючим, ненавидящим взглядом… Но это воспоминание, когда-то долго и тяжко преследовавшее его, сейчас вовсе не смутило его радости. "Ну что ж! — весело подумал он. — Народ, ом всегда справедлив. Тогда я плохо работал — и заслужил позор, сейчас сработал хорошо — и заслужил славу". И он поднял голову и смело посмотрел вокруг…

Через час все уже было тихо в поселке. Люди разошлись по своим местам. Андрей и Виктор спали.

В шахтпарткоме Журавлев прощался с Нечаенко.

— Значит, так я сделай! — говорил Василий Сергеевич, уже берясь за кепку. — Сегодня же соберешь шахтпартком. Надо принять специальное решение о рекорде Абросимова. Подхватить почин и двинуть новых людей…

— Я думаю митинг в нарядной провести.