Читаем Донбасский декамерон полностью

Поведение этого сына Донбасса осталось загадкой для коллег-ученых. Степень растерянности от появления «Новой хронологии» столь велика, что описать ее можно разве что словами выдающегося русского лингвиста Александра Зализняка: «Признаюсь, я сам не могу до конца отделаться от мысли, что для А.Т. Фоменко его сочинения на гуманитарные темы – это забавный, хотя и изрядно затянутый, фарс, мефистофелевская насмешка математика над простофилями гуманитариями, наука которых так беспомощна, что они не в состоянии отличить пародию от научной теории. Если это так, то главные кролики этого изысканного эксперимента – его (А.Т.Ф.) последователи».

Ну и наконец, о «богах». Тут с нашей стороны есть определенное лукавство, потому что «богом» объявляла себя только донецкая журналистка Марина Цвигун. Помните «Белое братство» и Марию Дэви-Христос? Шум тогда стоял невероятный по всему бывшему СССР.

Началась эта история в 1990 году, а завершилась в 1993‑м, когда «Белое братство» попыталось захватить и сжечь Софийский собор в Киеве. Как скромной журналистке из многотиражки донецкой фабрики удалось стать единственным светом в окошке для десятков тысяч адептов по всей стране – это большая загадка. Долго еще будет Марина символом внезапного помешательства масс. А может, она и вовсе предтеча многих себе подобных «богов» и «богинь». То Донбассу неведомо, эту дамочку он забыл.

Еще больше хотел бы забыть трудовой край тот факт, что на его территории в селе Благодатное в семье шахтера родился чуть не девяносто лет назад великий грешник и раскольник русского православия, так называемый киевский патриарх Филарет.

И у него было два пути. Ведь мог остаться в истории как один из столпов обновленной Русской православной церкви. Авторитет у него был бешеный. Судите сами. В 1958–1960 годах был ректором Киевской духовной академии, с 1966 по 1990 год – митрополит Киевский и Галицкий, Патриарший экзарх всея Украины, затем – предстоятель Украинской православной церкви. В мае-июне 1990 года был местоблюстителем Патриаршего престола Русской православной церкви. Являлся одним из кандидатов на патриарший престол в ходе избрания патриарха на Поместном соборе в июне 1990 года.

И вдруг в одночасье лишился всего, восстав против церкви, которая не его на патриарший трон поставила: лишен сана, отлучен, предан анафеме, подобно Мазепе. Казалось бы, полный крах на самом краю жизни. Ведь отлучен от церкви, которой до того служил 60 лет (Филарет был на пороге 70‑летия). Как бы не так – в ответ заблудший оперся на националистов, повел раскол в Украинской православной церкви, объявив себя Киевским патриархом, и вот, как мы видим, одной ногой стоя в могиле, упорно пытается устроить религиозную войну.

Как нам оценивать донецких бонз и «богов»? Конечно, кроме прямого осуждения всех тех нелепостей или прямых преступлений против Бога или людей мы можем говорить, что налицо – свойственная всем донецким боевитость. Кроме того, в каждом (или каждом втором) из донецких с детства сидит свойство характера, заложенное историей и ходом русской цивилизации вообще и местной инженерно-технологической, горно-металлургической цивилизации в частности. Оно, это свойство, было точно формулировано одним из донецких журналистов уже после начала войны с киевским режимом: «Когда все уже согласятся с тем, что цель недостижима, что ничего не поделать, что надо успокоиться, смириться и т. д., донецкий человек все-таки обязательно спросит: “Можно, я все-таки попробую?”»

Эта нацеленность на непременное (имя, карьера, здоровье, жизнь могут не приниматься в расчет) выполнение задачи, работы, учебы коренится в крестьянской первооснове, принесенной из внутренних районов России на юг и здесь многократно усиленной в ходе войн и научно-технических революций. Доказательство – в судьбах тех, кем Донбасс вместе со всей страной гордится. Судьбы же бонз и «богов», приведенные в этом очерке, дают возможность понять, до какой степени внутренней свободы и небрежения общинным интересом может дойти человек, рожденный и воспитанный в подобной среде.

Понимание этого приводит нас к необходимости серьезной научной работы по осознанию феномена донбасского психотипа и попытке практического его применения на всеобщее благо. Знание – сила.

* * *

После обеда долго совещались, сколько надо читать еще. Панас, ссылаясь на инструкции и свой статус, говорил, что читать надо по максимуму. У Палыча сложилось впечатление, что он готов сидеть на печальном крымском берегу до конца жизни. Донна говорила, что, несмотря на все приказы, полученные ею и Палычем, бессмысленно тащить все в нору, уподобляясь жукам навозникам. Кажется, ей хотелось что-то где-то расставить по своим местам. И поскорей. Теперь, когда она открылась Палычу, он старался увидеть в ее словах и действиях тайный смысл, но постичь его пока не мог. Что ж, он прервал спорящих и прочел на свой выбор еще одну старую историю.

История появления Артема-на-Горах

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее