Донесённое от обиженных

— В армии нет должного учёта и контроля. Начальство не знает, сколько у него в автобатальоне исправных машин. К автомобилям иностранных марок обычно не хватает запчастей: и никто не удосужится узнать — каких именно. Везде, где я побывал, не укомплектованы обозы. Даже когда достаточно лошадей — нет упряжи и повозок. Часто видишь двуколки, какие остались с первой мировой войны. Обеспечение боеприпасами, техническими материалами сплошь и рядом срывается. Командиры не хотят посылать машины за необходимым — они, как правило, назад не приезжают.

Вакер-старший заметил с вялым сожалением:

— Нелюбовь к порядку — не секрет. Но была надежда, что помогут строгость, страх.

— Помогают слабо, — возразил Юрий. — Дезертирство процветает. Я слышал — командиры спарывают знаки отличия и бегут с поля боя. Я знаю достоверно — полк почти в полном составе сдался противнику…

Иоханн Гугович, размышляя, усмехнулся:

— Русских надо знать и хорошо знать. Все они не сдадутся, нет! Беспорядки, нерадивость, бестолковщина у них были всегда — но всегда была и храбрость.

Сын вставил, что о храбрости русских он и сам может рассказать. Дело в ином… Решившись, едва не привстав с кресла, он прошептал:

— А если они не хотят драться за эту власть, за эти порядки?

Отец, хотя никто их не слышал, потемнев лицом, погрозил ему пальцем:

— Они будут драться! Они не потерпят чужой силы. А Гитлер действует только силой.

— Он — тип районного масштаба, — ввернул Юрий, зная, что отцу это понравится.

— Можно и так сказать. Он судит однобоко о непростом. Думает, что если Россией правили цари-немцы, если её армиями командовали немцы-генералы, её флотом распоряжались немцы-адмиралы, то… — Иоханн Гугович запнулся, достраивая фразу; получилось не очень гладко: — то этот народ самой судьбой подготовлен для германского хозяина.

— Но это было бы слишком просто! — продолжил он, возмущаясь наивностью Гитлера. — А Россия — о-ооо, как непроста! Никакие простые решения не подходят к русским. Им надо показать хитрость и тонкость, чтобы вызвать их уважение. Над тем, кто просто силён, кто просто свиреп, они посмеиваются. С ними нужно уметь заигрывать, нужно уметь угодить им. Но Гитлер всё видит с одного боку! Есть на Волге республика немцев? Да, есть. Немцы живут здесь на своей земле — на той, которую им дала русская императрица Екатерина. Она дала им землю, а российская власть, которая свергла царей, дала немцам республику! Так — несмотря на междоусобицы, несмотря на революцию, — в России были признаны право и положение немцев. Вот о чём кричит Гитлер… — Иоханн Гугович сокрушённо покачал головой.

«Странно было бы, если бы Гитлер об этом молчал», — хмыкнул про себя Юрий.

— В Германии внушается, что, идя вглубь России, германская армия идёт к немецкой земле, — мрачно сказал отец.

«А разве это не так?» — вырвалось бы у Юрия, не будь обстановка столь малоподходящей для иронии. Отец, казалось, угадал его мысль:

— Самое страшное, что это — правда… Если смотреть с одного боку! — строго сделал он оговорку. — Но как ни смотри: Немреспублика есть Немреспублика. В прошлом Россия не могла без немцев-царей, во всей своей жизни не обходилась без немцев — и после революции не обошлась без нас. В войну с Германией эта правда очень опасна… очень обидна для России. Поэтому нас заставят заплатить. Хотя мы и невиновны… — он так растрогался, что его глаза повлажнели.

Юрий был весь внимание.

— Он … — произнёс отец с глубоким почтением, и сын понял, что это о Сталине, — он — разумный администратор и потому не оставит нас на нашей земле. Это — обязательное, чем Москва должна ответить Гитлеру. Без нас Москва всё равно не обойдётся, но на нашей земле она не может нас оставить, — Вакер-старший, словно покоряясь судьбе, потупил взгляд. — И — второе… — сказал он морщась, ибо говорить было неприятно, — в войну народ должен ненавидеть врага так сильно, как только можно. Если всем объяснять, что немец-фашист — злейший враг, но советский немец — друг, ненависть не будет столь крепкой. Само слово «немец» должно вызывать в народе злость, как слово «фасс!» вызывает ярость служебной собаки.

Юрий всё это знал и сам и мог бы прочесть отцу лекцию о методах психологической обработки. Он спросил о том, что его мучило:

— Так… когда?

— Не сегодня-завтра! — тотчас понял Вакер-старший. Он и сын пристально смотрели в глаза друг другу.

— Не делай этого… — угрюмо-намекающе сказал отец. — Я говорю не потому, что мне предъявят счёт…

— А тебе не предъявят? — не сдержал злого задора Юрий.

— Наверное, да. Но не надо преувеличивать, какой будет счёт. Ты давно уже взрослый человек, я не вожу тебя за руку… — Иоханн Гугович произнёс с выражением прямоты: — От того, что ты задумываешь, тебе будет много хуже, чем мне!

— Не понимаю твоих догадок, — счёл нужным уклониться Юрий.

— Хорошо. Я буду говорить, а ты слушай. Германия понесёт поражение, как и в ту войну!