Донгар – великий шаман

– А правильно старики ей мясо отдали, – сказал Пукы, хотя Орунгу показалось, что убежденности в голосе брата даже слишком много. Словно тот хотел убедить в первую очередь самого себя.

– Правильно, – кивнул Орунг.

Пукы воззрился на него удивленно – не привык он, чтоб Орунг соглашался насчет жриц.

– Этих до отвала кормить надо, голодные – они злее, – невозмутимо пояснил Орунг.

– Она нас спасла! – запальчиво выкрикнул Пукы.

– Спасла, – неохотно согласился Орунг. Он и сам понимал: не явись голубоволосая прямо с темного неба, сейчас бы у них вовсе никаких забот не было – ни лед долбить, ни развалины по бревнышку раскатывать, ни остатки еды из-под завалов выскребать. Просто потому, что вместо ледяного поля было бы тут сплошное поле мертвецов, над которыми пировали отморозки. Да только быть обязанным спасением жрице… почему-то сама мысль об этом казалась отвратительной. – Знать бы только, как она здесь оказалась? Близко была – значит, к нам и ехала. Зачем? Обоз при ней – тоже зачем? Оброк Храму мы еще в конце Дня заплатили.

– Она скажет! – горячо заверил его Пукы.

– Не сомневаюсь. – Орунг сморщился.

Жрица наконец закончила трапезу и небрежно швырнула детворе котелок с остатками.

– Эй, вы! Да-да, вы, двое!

Орунг почувствовал, как его душу заполняет смесь ярости и самого настоящего страха – по-старчески крючковатый палец жрицы с украшенным голубыми камнями желтым ногтем тыкал в его сторону.

– Все равно ничего не делаете – велите людям собраться сюда! Говорить буду, – распорядилась голубоволосая.

– Лед отбивать надо, – немедленно набычившись, пробормотал Орунг. – Чумы поставить негде – детей уложить.

Пукы коротко ткнул его своим колом в ногу. Орунг был уверен, что на этот раз – не случайно.

– Будет исполнено, большая начальница жрица! – кланяясь и улыбаясь до ушей, провозгласил Пукы. При этом физиономия у него была такая счастливо-маслянистая, будто его в горшок с тюленьим жиром макнули.

Орунг неуверенно покачал головой, глядя, как тощая долговязая фигура брата мелькает между работающими людьми. Пукы вроде даже стал выше и значительней и со стариками говорил с уверенностью, которой Орунг в нем раньше не замечал. Как будто пустячное поручение жрицы облекло его частицей силы Голубого огня. Не надо бы Пукы со жрицей связываться. Что б ни повелела голубоволосая – радости это никому не принесет. Жрице-то ничего не скажут – а вот Пукы потом припомнят. Мать опять плакать станет.

Из сбившейся у бревенчатого завала толпы выбралась мать и встала рядом с Орунгом, как всегда, притянув его к себе за плечи. Он ткнулся щекой ей в плечо и тихо засопел, вдыхая родной запах ее мехового халата-сахи, который не могла заглушить даже горелая вонь. Мать погладила его по макушке натруженной рукой, шутливо дернула за косу. Сердце у Орунга сжалось, будто враз смерзлось в сверкающую веселую льдинку. Ничего… Он теперь уже почти охотник… Да что там, совсем охотник! Все будет хорошо. Главное, живы… Мама жива. А новый дом они поставят, и шкур он добудет, и… Рядом появился Пукы, поглядел на протянутую к нему руку матери и… как всегда, не подошел. Хотя видно было, что хотелось, очень хотелось, просто до крика. Вместо этого отвернулся независимо и с преувеличенным вниманием уставился на жрицу. Орунг и мама обменялись быстрыми веселыми взглядами: «Суровый Пукы, однако!» Мужчину из себя корчит. Не все мужчины прямо от медведицы рождаются, некоторые еще и от мам.

– Ну, все тут? – каркающий голос жрицы разбил приятный холодок, словно дыхание родного дома, окутавший Орунга. Парень вздрогнул.

Стоящая на завале жрица нетерпеливо постукивала пяткой по бревну, брезгливо косясь на собирающихся внизу людей.

– Ор и шаман ваши где?

Раздвинув толпу, из задних рядов выбрались шаман и староста, переглянулись и дружно согнулись в почтительном поклоне, едва не ткнувшись лбами в босые ноги жрицы.

– Тогда можем начинать, – кивнула та.

Насторожившийся Орунг вдруг увидел, что от обоза, остановившегося подальше от образовавшегося на месте поселка ледяного поля, к ним направляются воины. Одинаково, но очень добротно одетые в крепкие сапоги с меховой опушкой и толстые куртки синего цвета с символом Храма – чашей со вздымающимся над ней Голубым огнем – на спине и груди. Во все глаза мальчишка уставился на болтающиеся у пояса каждого сабли. Не южная сталь, даже ему видно, но тоже настоящее железо. Небось в городах ковали.

– Храмовая стража, – испуганно прошептала у него над головой мать. – Зачем они тут?

– Во-во. Зачем они тут вместо того, чтобы за рекой отморозков гонять? – пробормотал Орунг.

Полуобернувшийся Пукы метнул на него бешеный взгляд:

– Тихо ты! Жрица говорит!