Доникейское христианство (100 — 325 г. по P. .)

Ложная сверхъестественность, подменяющая иррациональное сверхъестественным и дар — чудом, пронизывает псевдоисторические повествования гностических евангелий и деяний. От церковного предания они отличаются красочными фантазиями и невероятными чудесами. Как говорит один из знатоков подобной литературы [847], «одержимость бесами, воскрешения из мертвых, чудесные исцеления и кары умножаются там без числа; постоянное повторение похожих событий придает длинным .историям некое однообразие, которое иногда прерывают беседы, гимны и молитвы, обладающие настоящей поэтической ценностью. Перед нами разворачивается великолепная череда видений, явлений ангелов, голосов с неба, говорящих животных, побежденных и униженных бесов, сияет сверхъестественный свет, а чудесные знамения с небес, землетрясения, гром и молния устрашают нечестивых; огонь, земля, ветер и вода подчиняются верующим; змеи, львы, леопарды, тигры и медведи укрощаются одним словом апостолов и набрасываются на их гонителей; умирающие мученики оказываются окружены венцами, розами, лилиями, ладаном, в то время как под ногами их врагов разверзается всепоглощающая бездна».

Высшим источником знания эти еретики считали тайное предание, противопоставляемое открытому, общедоступному преданию католической церкви. В этом отношении они оказываются противоположностью протестантов, отвергающих в большинстве случаев предание вообще и обращающихся только к Библии, которую каждый человек читает сам. Гностики опирались также на апокрифические документы, которые во II веке появлялись в больших количествах под именами выдающихся апостолов или деятелей дохристианских времен. Епифаний в 26–й части своего труда о ересях исчисляет гностические апокрифы тысячами, а Ириней утверждает, что только среди валентиниан распространялось бесчисленное множество подобных произведений [848]. Наконец, когда это соответствовало целям, гностики использовали Библию, но обычно между ними не было согласия по поводу толкования одних и тех же мест. Ветхий Завет они обычно отвергали либо целиком, как маркиониты и манихеи, либо большую его часть; в Новом Завете они предпочитали определенные книги или места, такие как Евангелие от Иоанна с его глубокими духовными прозрениями, а остальные книги либо отвергали, либо приспосабливали к своим идеям. Например, Маркион исказил Евангелие от Луки и добавил к нему десять из посланий Павла, заменив этим произвольным каноном из одиннадцати книг церковный Новый Завет из двадцати семи. При истолковании гностики использовали, хотя и гораздо умереннее, чем Филон, самые произвольные и экстравагантные аллегорические принципы. Букву они презирали, как воспринимаемую чувственно, а законы языка и экзегетики — как путы ума. Например, число 30 в Новом Завете, особенно в истории Иисуса, для Валентина означало количество эонов; заблудшая овца из притчи — Ахамот. Они применяли подобный метод толкования даже к произведениям языческих авторов, к поэмам Гомера, Арата, Анакреонта, находя в этих трудах глубочайшие гностические тайны [849]. Они собирали с поля античной мифологии, астрономии, физики и магии все, что могло быть им полезно и подкрепляло их вымыслы.

Общие характеристики почти всех гностических систем таковы: 1) дуализм, или предположение о вечном антагонизме Бога и материи; 2) понятие демиурга, или отделение творца мира, демиурга, от собственно Бога; 3) докетизм, или доведение человеческой составляющей в личности Искупителя до простой обманчивой видимости, иллюзии [850].

Теперь мы постараемся ясно и связно изложить теоретическую и практическую систему гностицизма в целом, какой она была в своих наиболее развитых формах, особенно в школе Валентина.

1. Гностическое богословие. Система начинается с абсолютного первичного бытия. Бог — невообразимая бездна [851], замкнутая в себе, не имеющая начала, безымянная и непостижимая. С одной стороны, она безгранично выше всего сущего, с другой — представляет собой изначальный эон, сумму всех идей и духовных сил. Василид не признает даже существования Бога и, подобно Гегелю, начинает с абсолютного ничто, которое, однако, идентично абсолютному бытию [852]. Он начинает с того, чем заканчивается современный агностицизм.