Полной критической истории нет, но
Самая поразительная особенность эсхатологии доникейской эпохи — это явный хилиазм, или милленаризм, то есть вера в видимое правление Христа во славе на земле вместе с воскресшими святыми в течение тысячи лет перед всеобщим воскресением и судом
[1202]. Это было не официальное церковное учение, выраженное в символах веры и формах богослужения, но распространенное мнение выдающихся учителей, таких как Варнава, Папий, Иустин Мученик, Ириней, Тертуллиан, Мефодий и Лактанций; в то время как Гай, Ориген, Дионисий Великий и Евсевий (а позже — Иероним и Августин) возражали против него.Иудейский хилиазм был основан на неверном, плотском восприятии природы мессианского царства, буквальном истолковании пророческих символов и переоценке значения иудейского народа и святого города как центра этого царства. Он начал формироваться незадолго до появления Христа и вскоре после завершения Его служения сформировался в апокалиптической литературе, такой как Книга Еноха, Апокалипсис Варуха, Четвертая книга Ездры, Заветы двенадцати патриархов и Сивиллины пророчества. Его сторонниками были еретическая секта евионитов и гностик Керинф
[1203].Христианский хилиазм — это иудейский хилиазм, приобретший более духовную форму и нацеленный на второе, а не на первое пришествие Христа. Более того, в нем различаются два воскресения, одно до, а второе после тысячелетнего царства, и тысячелетнее царство Христа становится лишь прелюдией к Его вечному правлению на небесах, от которого его отделяет краткое промежуточное правление сатаны. Тысячелетнее царство ожидается не как логическое завершение хода истории, а как внезапное сверхъестественное откровение свыше.
Сторонники данной теории опираются на некоторые обещания Господа
[1204], особенно на символический отрывок из Апокалипсиса, возвещающий тысячелетнее царство Христа на этой земле после первого воскресения и до сотворения нового неба и новой земли [1205].В связи с этим преобладали всеобщие надежды на близкое возвращение Господа, хотя день и час этого возвращения были неизвестны и не представлялось возможности узнать их, так что верующие должны были постоянно сохранять готовность к нему
[1206]. В течение всего периода гонений эта надежда служила неиссякающим источником ободрения и утешения среди страданий мучеников, орошавших кровью семя, которое принесло Церкви богатый урожай.Варнава первый и единственный из апостольских отцов церкви открыто учит премилленаристской теории о правлении Христа на земле. Он считает историю сотворения в Пятикнижии Моисея символически предвещающей шесть эпох служения ради мира, каждая из которых будет продолжаться тысячу лет и за которыми последует тысячелетие покоя; ибо для Бога «один день как тысяча лет». За тысячелетней субботой на земле последует восьмой, вечный день нового мира, символ которого — День Господа (называемый Варнавой «восьмым днем»)
[1207].Палий из Иераполя, благочестивый, но легковерный современник Поликарпа, придерживался странного, даже экстравагантного представления о счастье в тысячелетнем царстве, причем для доказательства он обращался к авторитету апостольского предания. Он вкладывает в уста Самого Христа весьма образное описание более чем тропического плодородия этого периода, которое сохранилось и подтверждается у Иринея, но выглядит весьма апокрифически
[1208].