Доникейское христианство (100 — 325 г. по Р. Χ.)

Ириней — враг любых заблуждений и расколов и в целом — самый ортодоксальный из доникейских отцов церкви[1447]. Но следует помнить, что исключением была его эсхатология. Здесь, вместе с Папием и большинством своих современников, он склонялся к премилленаристским взглядам, от которых католическая церковь позже отошла как от иудейских мечтаний. Усердно трудясь ради распространения церкви на земле, он продолжает «смотреть на небеса», подобно жителям Галилеи, с нетерпением ожидая возвращения Господа и учреждения Его царства. Он также придерживался странного заблуждения насчет возраста Иисуса на основании ложного вывода из вопроса иудеев в Ин. 8:57.

Ириней первым из церковных авторов полностью использует Новый Завет. Апостольские отцы церкви вторят устному преданию. Апологеты довольствуются цитатами из ветхозаветных пророков и словами Господа из евангелий как доказательством на основе божественного откровения. Ириней же доказывает единство Ветхого и Нового Заветов вопреки их разделению гностиками, пользуется всеми четырьмя евангелиями и почти всеми посланиями в противовес искаженному канону Маркиона[1448].

Ревностно отстаивая чистое и здравое учение, Ириней либерально относился к разногласиям по второстепенным вопросам и упрекал римского епископа за его псевдоапостольские попытки принудить церковь к внешнему единообразию во времени и способе соблюдения Пасхи[1449]. Мы почти что можем назвать его предтечей галликанства в его протесте против ультрамонтанского деспотизма. «Апостолы велели, — говорит он в третьем фрагменте, похоже, относящемся к данному спору, — чтобы мы по совести рассуждали о пище и питье или об определенных праздниках, новомесячиях и субботах. Откуда же тогда споры, откуда расколы? Мы соблюдаем праздники, но закваска зла и обмана разрывает на части Божью церковь, и мы соблюдаем внешнее, пренебрегая высшим, верой и любовью». Он склонялся к такой же умеренности в монтанистских спорах. Он был верен своему имени Ειρηναίος («Мирный») и своему духовному наследию. III. Его ПРОИЗВЕДЕНИЯ.

1) Самый важный труд Иринея — «Обличение гностицизма» в пяти книгах[1450]. Он был написан во времена папы Элевтера, то есть между 177 и 190 г.[1451] Это одновременно и богословский шедевр доникейской эпохи, и богатейший источник информации о гностицизме и церковном учении того периода. Он содержит полную систему христианского богословия, но с полемическим оттенком, вследствие чего его очень трудно читать. Труд был написан по просьбе друга Иринея, который хотел получить сведения о ереси Валентина и узнать, как возражать против нее. Валентин и Маркион учили в Риме около 140 г. по P. X., и их учения распространились на юге Франции. Первая книга содержит тщательное изложение измышлений Валентина и общий обзор гностических сект; во второй изобличаются неразумные и противоречивые моменты учения этих еретиков, особенно представления о Демиурге как отличном от Творца, об зонах, Плероме и Кеноме, эманациях, падении Ахамот, образовании низшего мира материи, о страданиях Софии, о разнице между тремя типами людей — плотских, душевных и духовных.

В последних трех книгах гностицизм опровергается с точки зрения Священного Писания и христианского предания, которые учат одному и тому же, ибо то же самое Евангелие, которое сначала устно проповедовалось и передавалось, позже было записано и преданно хранилось во всех апостольских церквях посредством непрерывной преемственности епископов и старейшин; это же апостольское предание обеспечивает одновременно правильное толкование Писания в противовес языческим искажениям. Изменчивым и противоречивым мнениям еретиков Ириней противопоставляет неизменную веру католической церкви, основанную на Писании и предании, скрепленную епископальной организацией. Тот же самый довод Беллармин, Боссуэт и Мелер используют против разобщенных и расколотых протестантов, но протестантизм настолько же отличается от древнего гностицизма, насколько Новый Завет отличается от апокрифических евангелий и насколько разумный и практичный здравый смысл отличается от мистической трансцендентальной чепухи. Пятая книга посвящена воскресению тела и тысячелетнему царству. Ириней черпает информацию из произведений Валентина, Маркиона и их учеников, а также из Syntagma Иустина Мученика[1452].

Толкование Писания у Иринея обычно носит разумный и здравый характер, чем благоприятно отличается от фантастических искажений гностиков. Он придерживается четких представлений о теории богодухновенности и воздает должное человеческому фактору. Неправильности стиля у Павла он объясняет быстротой его речи и порывистостью, которую внушал ему пребывавший в нем Дух[1453].