Донный лед

Сеня не знал, что это такое, но испугался. Он ничего не ответил, только искоса посматривал на притихшую Варьку, как она, тихонько постанывая, все поглаживает свой живот, все поглаживает, и страх все уверенней располагался в Сенином сердце, и Сеня, казалось, чувствовал, как натянулись его нервы словно тормозные тяги "ручника". И поэтому, когда Варька крикнула не своим голосом: "Стой!" - он затормозил, не показав правого поворота, и рванул вверх ручку двери.

- Куда! - страшно заорала Варька и схватила Сеню за воротник.

Первым Сениным побуждением было выскочить из шубы и из кабины, но Варька сквозь стон крикнула: "Холод!", и Сеня опомнился. Он сразу понял, что Варька боится холода и что боится она уже не за себя, а за ребенка, который вот-вот появится на свет божий, не досидев в Варькиной утробе каких-то двадцать минут, от силы получаса - за это время Сеня дожал бы до роддома...

Тогда Сеней овладела забота и вытеснила страх. Сеня уложил Варьку на сиденье, согнувшись в три погибели, стянул с нее валенки, лыжные штаны и приготовился принимать роды. Он снял с себя ватную бамовскую куртку и расстелил ее под Варькиными ногами. Подумав, снял и клетчатую рубашку - она была все же чище куртки - и постелил ее сверху.

Варька стонала громко, беспамятно. Сеня устал от неудобной позы и опустился на колени. Он был в одной вытянутой майке, но холода не чувствовал. Вдруг Сене показалось, что двигатель "чихнул", и Сеня с ужасом подумал, что он может заглохнуть и кабина моментально выстудится. Сеня слегка газанул и прислушался: как будто ничего...

Варька уперлась ногами в стенку кабины, она стонала и тужилась, она словно дышала криком, а Сеня стоял перед ней на коленях, и пот градом скатывался с его лица, и он его почему-то не вытирал.

Когда показалась головка, Сеня хотел спросить у Варьки, что ему делать, но у Варьки глаза были неосмысленные, и Сеня не спросил, потому что спрашивать было бесполезно, Сеня приготовил ладони, чтобы принять ребенка, и так стоял на коленях с приготовленными ладонями - полчаса, час или два - он потерял счет времени. Потом головка как-то сразу вынырнула, показалось красное сморщенное личико и плечи, и ребенок стал выходить толчками и, наконец, вышел, вытолкнулся весь, едва не выскочив из Сениных ладоней. Когда-то где-то Сеня слышал или читал, что ребенка нужно шлепнуть, чтобы он закричал, память услужливо поднесла ему эту общеизвестную инструкцию, но Сеня шлепать ребенка побоялся, он положил его на свою клетчатую рубашку и стал ждать, когда ребенок закричит, и ребенок скоро закричал, и крик его, хриплый и пронзительный, словно снял какую-то тяжесть с Сениной души.

- Пуповину, - сказала Варька неожиданно ясным голосом, - пуповину перевяжи.

Сеня засуетился, стал искать, чем перевязать пуповину, под рукой не оказалось ничего подходящего, разве что кусок изоленты в бардачке, но Варька изолентой не разрешила.

- Сеня, - простонала она, - оторви у меня от лифчика лямку.

Не без труда Сеня добрался до ее лифчика. К счастью, спереди лямка застегивалась на пуговицу, и Сеня ее отстегнул. Сзади лямка была пристрочена, и потребовалось оторвать ее, причем Варьке пришлось приподняться... Потом Варька приказала ему перегрызть пуповину, и он перегрыз, потому что иного выхода не было.

Отделив таким варварским способом ребенка от матери, Сеня завернул его, мокрого, красного, кричащего, в рубаху и ватную куртку, и стал думать, как бы приспособиться и двигаться дальше, но Варька опять застонала и затужилась и уперлась ногами в стенку кабины.

- Второй! - ужаснулся Сеня. - Второй на мою голову!

И подумал с холодным отчаянием: "Теперь крышка".

Он стоял на коленях, держа в руках неуклюжий кричащий сверток, и повторял, тупо уставясь в одну точку:

- Теперь крышка. Теперь крышка.

Но это были не роды. Это отошло детское место, и Варька объяснила Сене:

- Место отошло...

Сеня не чувствовал брезгливости. Наверное, брезгливость самая непрочная из форм человеческой психики, она первая исчезает перед лицом иных состояний и ощущений: голода, холода, страха, гнева... И заботы.

Скоро Варька сказала Сене:

- Ехай...

И Сеня поехал.

Он положил драгоценный сверток на пол, справа от рычага переключения передач, туда, куда обычно упирается ногами пассажир. Сам сел на краешек сидения, чувствуя тяжесть безвольно привалившейся к его спине Варькиной ноги, и тихонько поехал. Он шел на первой скорости с включенными на дальний свет фарами медленно и ровно, как идут в колонне боевые машины с опасным боезапасом. Преодолев последний спуск и поворот, Сеня переключился на вторую передачу и так, на второй, дополз до родильного дома.

У роддома Сеня остановился, но вылезать из кабины не стал, а принялся сигналить, и сигналил до тех пор, пока не появилась заспанная сторожиха, она залезла на подножку, и Сеня жестами объяснил ей положение.