Донор

Наташа спускала в подвал то, что не могло пригодиться в ближайшем будущем. Детские игрушки не пригодятся не только в ближайшем, но и вообще никогда. Наталья решила, что рожать больше не будет. А игрушки не выкинула лишь потому, что они ей дороги как память. Память о сыночке. Наталья почувствовала, как волна отчаяния накрывает ее, и поспешила из подвала. Как только она поставила ногу на первую ступеньку, за спиной что-то шлепнулось. Не упало, а именно шлепнулось. Будто что-то плоское приложилось к гладкому полу плашмя. Наташа напряглась. Она с детства не любила оставаться дома одна. Нет, она не была трусихой. Просто каждый звук в пустом доме ею «обвешивался» домыслами и фантазиями, и на выходе получалось что-то страшное. Она умела нагнетать. Казалось бы, обернись, найди причину звука и успокойся. Нет же! Ей надо сначала состряпать картинку в мозгу и только потом сравнить с реальной. Она успокаивала себя тем, что ничего необычного произойти не может в помещении, где выход и вход в одном месте, а она сейчас как раз у него. Это же не дом из американского фильма ужасов, где входы и выходы чуть ли не в каждой стене и обязательное (для фильма ужасов, разумеется) наличие окон в подвале. Слава богу, здесь не Америка и уж тем более не фильм ужасов. Наталья медленно повернулась. Картинки не совпали. Это было не столько ужасно, сколько непонятно. Судя по звуку, упавшая вещь должна быть чем-то плоским (книга, например), но из выпавшего на полу была только красная с белыми выпуклостями-пуговицами игрушка ванька-встанька, или неваляшка. Это было еще более странно, потому что именно у неваляшки свой неповторимый звук. Наташа подошла ближе, не отводя глаз от игрушки. И будто в подтверждение мыслям Наташи ванька-встанька отклонился назад, звякнув своими внутренними бубенцами и зашатался. Наташа отступила назад. Это был еще не страх, но уже и не просто недоумение.

Она хотела подойти и тем самым расставить все точки над «i». Сквозняки это или какие-то внутренние пучения почвы, она не знала, но собиралась понять это, взяв в руки неваляшку. Когда игрушка снова замерла, Наталья остановилась. В голову шли мысли о чем-то сверхъестественном, поэтому пока в мозгу не зародилась паника, Наталья отдернула руку, развернулась и, в несколько шагов преодолев лестницу вышла из подвала. Уже в кухне набирая воду в чайник, Наталья хохотнула.

«Ванька-встанька! Надо же! Тебя напугал краснопузый безрукий кусок пластмассы? Сколько тебе лет? — требовательно спросила сама у себя Наташа. — Черт!»

Ее только однажды смогла напугать игрушка, и было это лет двадцать назад. Да и не сама игрушка, если начистоту. Наташа играла на чердаке бабушкиного дома. Не совсем играла, но тем не менее она искала что-нибудь интересненькое. И нашла. В старом облезлом сундуке среди давно вышедших из моды вещей лежала кукла. Сейчас Наталья не была уверена, но тогда ей показалось, что у куклы седые волосы. Скорее всего, блондинка с серебряным отливом. Наташе сразу показалось, что кукла тяжеловата для пустотелой пластмассы. Наталья перевернула ее лицом к себе и едва не отбросила — вместо лица была дыра. Когда кукла шевельнулась и из провала в лице высунулась крысиная морда, Наташа не выдержала и закричала. Крыса, испугавшись даже больше, чем девочка, тут же выпрыгнула и скрылась под грудой старых журналов. Кто сидел в ваньке-встаньке, Наташа не знала, но для собственного успокоения решила, что это какой-то зверек или на худой конец насекомое. И только вечером, когда она рассказывала об этом происшествии Косте, Наташа поняла одну вещь — раскачать игрушку могло что угодно, от крысы до сквозняка, а вот резко остановить… Но к утру следующего дня она забыла о своих выводах.

* * *

Константин замечал не совсем адекватное поведение сиделки, но что-либо делать с этим он не мог. Да и если здраво мыслить, что здесь такого, если к тебе проявляет симпатии, надо признать, красивая женщина. Она же не вешается на него, а просто улыбается. «Она не просто улыбается, — одернул его здравомыслящий Константин. — Она улыбается так, будто ты разделся и тычешь ей в ляжку своим черенком. Да она едва слюну не пускает при виде тебя».

«Что я могу с этим поделать?» — огрызнулся Константин. Это был тот Константин, которому не чужд флирт с противоположным полом. В пределах разумного, ни разу не переходя за грань. Костя — перекати-поле, Костя — весельчак… «Что? — повторил свой вопрос весельчак. — Выгони я сейчас ее, кто будет сидеть с отцом? Мне работать надо, Наташа…»