Донор

- Нет! - Крикнул я. - П-посмотри на их. Это убийцы. Я пойду сам, хотя у меня темнеет в глазах от страха. Меня они не тронут. Через несколько минут эти парни приползут сюда на животе с б-бутылкой "Бурбона" в зубах.

Я встал, отодвинув стул, и увидел, как двое в черных рубахах неспешно приближаются к нам. Один из них, меньший ростом, тянул за собой по полу автомат. Я заметил, что вместо обычного ремня к автомату приделана сплетенная в косичку бельевая веревка, за которую и тянул маленький, похожий на подростка, человечек в черном.

- С этими мы справимся, - подумал я успокаиваясь.

Тот, что выше, без автомата, что-то негромко сказал Полу. Тот ответил, улыбнувшись, и потянулся к бутылке, собираясь угостить вином. Но высокий начал говорить, не обращая внимания на суету Пола. Ему не нравилось, что мы пьем и веселимся и что грузины, сидящие за столом, а здесь их большинство, в угоду нескольким русским уже два часа болтают на чужом языке. Высокий добавил что-то еще, на что Пол уже не мог не реагировать.

"Как я на вчерашнем банкете," - подумал я без злорадства.

Пол, наконец, оставил возню с бутылкой и стаканами и, повернувшись к высокому, сказал по-русски, очень медленно и четко артикулируя, что онебалих обоих вместе с автоматом и того третьего, что остался за столом, что у нас сегодня гости из Москвы и мы празднуют защиту диссертации этого парня с седыми волосами, который сидит рядом с ним. - Его зовут Георгий. Грэг, как говорит наш заведующий лабораторией, БД, - добавил Пол, поглядел на меня, улыбнулся, извиняясь, и сел, повернувшись к высокому спиной.

"У него есть какая-то своя сверхзадача, как у Станиславского, недоступная нам, - подумал я и поискал глазами Этери, и удивился, не найдя: - Куда подевалась эта чертова девка, которая одним взглядом может утихомирить вооруженных и озлобленных парней?"

Между тем, маленький, волоча за собой, как игрушку по полу, автомат, подошел ко мне, протянул руку из-за спины, взял со стола бутылку виски и, приложив горлышко к губам, сделал глоток. Виски оказался непривычно крепким для него, потому что он надолго закашлялся, забыв про автомат, прижимая к груди грязные, давно не мытые руки.

"Он бреется, но рук еще не моет," - вспомнил я чью-то строчку и возмущенно вскочил и, размахивая руками, принялся излагать все, что думал об этой дерьмовой публике с ружьями, которая разбирается в тбилисских традициях хуже, чем наши лабораторные животные, которых принялся перечислять. Мне уже не было страшно. А маленький, покончив с кашлем, снова протянул руку и, взяв виски, молча двинулся к своему столу. Ошарашенный наглой бесцеремонностью дохляка, уходившего с бутылкой и даже спиной выражавшего презрение, я вскочил, опрокинув стул, шумно загрохотавший в наступившей тишине, и бросился за ним.

Мне уже никогда не вспомнить, что я увидел раньше: направленное в лицо дуло автомата этого смешного и страшного человечка, реакция которого на грохот опрокидываемого стула была мгновенной, или пустые глаза Этери, оказавшейся вдруг за столом того третьего. Он небрежно положил ей руку на плечо и что-то нашептывал в ухо, касаясь его губами.

Я услышал шум за спиной и оглянулся: Пол, не обращая внимания на висевшую на нем лабораторную публику, бил высокого по щекам наружной стороной ладони. Высокий не уклонялся и, казалось, испытывал удовольствие. Я не стал возвращаться и останавливать Пола. Я знал, что это невозможно и двинулся прямо на автомат, понимая, что тот не выстрелит в лицо. Потом я почувствовал, как в меня проникает Этери, и путая языки и образы, кричит, раздирая внутренности и останавливая дыхание: "Прекратите это пижонство, БД, и немедленно уходите! Эти парни пришли сюда пострелять! Они сейчас начнут!"

"Господи! - подумал я. - Какое благородное лицо. Вылитый Христос."

Парень с лицом Христа стоял передо мной, опираясь одной рукой о плечо Этери, а другой медленно вынимал из-под рубахи пистолет и, вынув, уперся им в мой лоб.

"Бытие только тогда и есть, когда ему грозит небытие," - вспомнил я Достоевского. Между тем голос Этери кричал, раздирая черепную коробку:

- Уходите, БД!

"Куда идти теперь, дуреха? Я не могу сделать и шагу, - подумал я, каменея. - Сейчас, в соответствии с физиологическими законами, от страха начнут раскрываться сфинктеры и из меня потечет моча."

Я не видел, что творится за спиной, но там было тихо. В голову лезла всякая ерунда и, не найдя ничего лучшего, я заявил, ни к кому конкретно не обращаясь:

По-моему Ленин впервые сказал, что всех талантливых людей следует расстреливать, потому что в них источник социального н-неравенства. Я никогда не принимал на веру заявлений классика марксизма-ленинизма и, надеюсь, хотя бы в этом вопросе найти понимание с вами, коллеги...

Никто и не подумал улыбнуться.

Третий заговорил, все более возбуждаясь звуками собственного голоса. Он не смотрел мне в лицо и не смотрел на людей за моей спиной.