Читаем Донор полностью

"Он обращается к Господу, - подумал я, - или к Гамсахурдии," - и внезапно понял, что все мы обречены на заклание, потому что оказались в этой хашной, где мысль о близкой смерти кажется такой же нелепой, как охотничье ружье на стене девичьей спальни.

"Третий акт, - решил я. - Вряд ли это будет стук топора за сценой. Сейчас выстрелит ружье..."

Сбоку возник Пол и медленно направился к нам, что-то крича на ходу по-грузински.

- Что еще случилось? - подумал я и увидел, как Пол медленно протягивает руку к пистолету, приставленному к моему лбу, а высокий нажимает на курок. Раздался выстрел, сильно запахло порохом. Я понял, что уцелел. Все мое существо ликовало, наслаждаясь не столько дарованной жизнью, сколько осознанием собственной физиологической целостности.

- Я жив! Я не струсил перед этими сукиными детьми с ружьями! - Громко кричал я, не понимая, что кричу.

- БД, - прорвалось ко мне, - они, похоже, попали в Пола!

Но я не мог остановиться, и в крике моем смешались радость сознания, что уцелел, нестерпимая боль предчувствия случившейся беды, чувство вины, горечь прощания с устоявшимся укладом, принципами, привычками и всем тем, чем я жил эти почти счастливые годы. Я замолчал и повернулся: на полу на спине лежал Пол, неудобно подложив руку под голову. Я сразу успокоился:

- Он всегда так с-спит, когда пьян, чтобы не растрепались волосы, которыми прикрыта лысина. Горелик! Поднимайте его.

- БД, - шепотом сказал Горелик, - он, похоже, мертв.

Теряя от страха сознание, я встал на колени, и расстегнул рубаху, пытаясь найти место на груди или животе, куда вошла пуля. Где-то в самых кончиках пальцев я почувствовал надежду на то, что все это ерунда и никакой пули нет. Это шок или обморок, или что-то еще, думал я, забыв, что врач и что Пол просто так никогда не ляжет на пол, даже если очень пьян.

- Я н-не нахожу входного отверстия, - сказал я с надеждой, - и тут моя ладонь ощутила липкий ручеек на грязном полу. Увидев кровь, я забыл все ужасы этого майского утра и начал действовать, отдавая распоряжения сотрудникам, которые сразу втянулись в привычный ритм исполнения команд.

- Он жив! - Твердо произнес я, стараясь убедить себя, поднимая рукой веки Пола и держа вторую на сонной артерии. - Грэг! Д-дышите ему в рот. П-позже вас сменят. Если Горелик в течение получаса обеспечит готовность операционной, всех приводов, всех систем слежения, кардиосинхронизаторов, двух-трех искуственных желудочков сердца с наборами магистралей, не меньше двух литров донорской крови, у него, как у меня, вторая, резус-положительная, аппарат искусственного кровообращения, - я на секунду остановился, пораженный тем, что перестал заикаться, - мы его спасем!

- Несите в машину! - Продолжал командовать я. - Повезет Горелик, включив фары и сигналя, как на свадьбе.

- Где взять систему для переливания? -Спросил кто-то, и я сразу вспомнил про багажник Зямы, всегда набитый хирургическим инвентарем.

- Зяма! - заорал я. - Если притащите систему, буду вечно вам ноги мыть... Ему надо ввести наркотики внутривенно. Пожалуйста. Я закрою глаза, когда вы будете доставать их из машины.

- А чем зарядить систему? - Спросил кто-то.

- Неважно, чем... хоть боржоми. Он не станет привередничать. Его надо довезти до лаборатории.

- В соседнем доме аптека! - Встрял Грегори, такой же мертвенно-бледный, как Пол. - Я сквозану?

- Нечего спрашивать. Сквозите! Только имейте в виду: в пять утра аптека может быть закрыта. Разбейте оконное стекло или выломайте дверь. Не трусьте! Берите любые растворы, лучше низкомолекулярные и пару флаконов гепарина. Если возникнут проблемы с милицией, присылайте ее сюда.

- Стоп, стоп! - Внезапно остановил я все движение. - Здесь должен быть лед: на кухне или на складе, или где-то еще. Где буфетчик? У вас есть лед? Хорошо. Девки! Разбитый лед - в мешки и обложите его хорошенько...

Я повернулся к Горелику.

- Кто-то должен найти телефон и позвонить в лабораторию и в милицию. Пусть готовят операционную. Прежде, чем он попадет на стол и прежде, чем мы убедимся, что ничем не можем ему помочь, все должно быть готово к операции.

- Мы уже опоздали, БД. - Горелик говорил, поглядывая на публику, снующую вокруг Пола, лежащего на грязном полу. Лаборантка привычно фиксировала катетер в локтевой вене неизвестно откуда появившимся лейкопластырем.

- Сейчас эти дурни и вправду зальют в систему боржоми... Пусть льют. Он любил запивать чачу боржоми.

Появился Грегори с пакетом, набитым бутылками с глюкозой и физиологическим раствором.

- Рыжий! - сказал подошедший Кузьма, стараясь не смотреть мне в глаза. - Ты не должен ставить эксперименты на нем.

"Почему мы все перестали называть Пола по имени," - подумал я и сказал:

- Ты что, врач "скорой"? Сейчас не время давать советы.

- БД, - подключился Горелик, - вам никто не простит, если он останется на столе, даже если все будут знать, что вы оперировали мертвого и не сотворили чуда. А что скажет его мать, Саломея, его жена, дети? Они никогда не позволят оперировать его... даже мертвого.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Оптимистка (ЛП)
Оптимистка (ЛП)

Секреты. Они есть у каждого. Большие и маленькие. Иногда раскрытие секретов исцеляет, А иногда губит. Жизнь Кейт Седжвик никак нельзя назвать обычной. Она пережила тяжелые испытания и трагедию, но не смотря на это сохранила веселость и жизнерадостность. (Вот почему лучший друг Гас называет ее Оптимисткой). Кейт - волевая, забавная, умная и музыкально одаренная девушка. Она никогда не верила в любовь. Поэтому, когда Кейт покидает Сан Диего для учебы в колледже, в маленьком городке Грант в Миннесоте, меньше всего она ожидает влюбиться в Келлера Бэнкса. Их тянет друг к другу. Но у обоих есть причины сопротивляться этому. У обоих есть секреты. Иногда раскрытие секретов исцеляет, А иногда губит.

Ким Холден , КНИГОЗАВИСИМЫЕ Группа , Холден Ким

Современные любовные романы / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Романы
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее