Доноры за доллары

– Владимир Сергеевич, – грудным голосом сказала она. – Пока вас не было, вам звонил ваш друг. Ваше счастье, что я перехватила его телефонный звонок. Вас, Владимир Сергеевич, хотят отдать под следствие – Штейнберг заявление сегодня подаст. Он там насобирал кое-каких фактов... Так вот, вам звонил ваш Чехов и сказал, что очень торопится. Если у вас есть возможность, поезжайте к Пихтину. Куда, он не сказал.

– Спасибо, дорогая! Этого предостаточно.

Я стал торопливо одеваться. Инночка медлила на пороге, и, видимо, ей было что еще сказать. Я вопросительно посмотрел на девушку.

– Владимир Сергеевич! Вы меня простите? Я же не могла по-другому...

– Это, конечно, было подло с вашей стороны. Но, считайте, я забыл.

– Я увольняюсь, возьмите заявление. – Она протянула мне листок, исписанный детским почерком.

– С чего это вы? – ошеломленно посмотрел я на нее. – Я же сказал – все забудем и будем друзьями – как раньше.

Она не ответила на мою улыбку. Уже знакомые мне крупные слезы покатились у нее по лицу.

– Все равно я здесь не смогу в таких условиях работать. – Она закрыла лицо руками.

У меня совершенно не было времени, но бросить ее так я тоже не мог.

– Ну, в чем опять дело? – ласково спросил я, пытаясь погладить ее по волосам. – Кто вас обижает? Пойдемте, вы мне покажете, и я набью ему морду.

Она замотала головой, как упрямая лошадка:

– Нет-нет! Я сама виновата! Не нужно было быть такой дурой!

Люблю женщин за их манеру говорить предельно ясно и понятно! Я промолчал, дав возможность ей проплакаться. Наконец она заговорила:

– Понимаете, это он меня сюда устроил. Никто меня не заставлял. Я сама захотела... Только он... он потребовал... Я еще студенткой была, такой дурой, а он у нас вел спецкурс и... Он помог мне диплом защитить и обещал престижную работу, если я... ну... – Она опять разрыдалась.

– Все понятно, – вздохнул я. Что еще нужно преподавателю от хорошенькой студентки? – А кто – он?...

– Штейнберг... – сквозь слезы протянула она.

– Ну, я должен был догадаться! И он вас теперь шантажирует?

Она закивала.

– Понятно. – Я застегнул пальто. – Заявление ваше я оставляю у себя – до лучших времен. Вы сейчас идете умываться – так работать нельзя. А с нашим старым хрычом разберусь я сам – обещаю!

Я ласково взял ее за плечи и мягко вывел из кабинета. Убедившись, что она взяла правильное направление, я поспешил к выходу, по ходу придумывая, каким образом я буду добираться до крематория.

* * *

Синяки на лице Кирилла стали приобретать желтоватый оттенок. Время шло, а он так и не отомстил Головлеву за унижение. Еще одной причиной мрачного состояния его духа было постоянное отсутствие дома Людмилы.

Они подали заявление в загс, и Кирилл считал, что это обязывает Людмилу считаться с его мнением. Сегодня он ждал ее особенно долго, несмотря на то что задержался на второй работе, где пытался заработать недостающие для свадьбы деньги.

Наконец она явилась – еще более цветущая, чем обычно.

– Милый, – пропела она с порога. – Тебе больше не нужно вкалывать день и ночь – у нас есть деньги!

Она, танцуя, подошла к столу и с радостной улыбкой вытрясла на него содержимое своей сумочки. На скатерть просыпался шелестящий дождик из зеленых купюр.

– Что это? – похолодевшими губами спросил у нее Кирилл.

– Ты что, ослеп? Деньги, конечно же! – смеясь, удивилась Люда, стаскивая шубу и пританцовывая по комнате.

– Вижу, что деньги, – мрачно отозвался Кирилл, из-под густых бровей наблюдая за ее передвижениями. – Где взяла?

– Где-где, – внезапно разозлилась Людмила, кидая одежду на кресло. – В Караганде! Там, где ты их не взял, у Лямзина.

– То есть? Ты к нему пошла, попросила, и он отдал?

– Нет, конечно! Не просто так...

– А как?

– Ой, ну какая разница! Я ему пригрозила – он испугался. Вот и отдал, – раздраженно отмахнулась Людмила, запираясь в ванной.

Кирилл подошел к двери и дернул ручку на себя. Щеколда, звякнув, отлетела. Людмила стояла посреди ванной в трусиках и удивленно улыбалась.

– Ой, ну ты зверь! – захихикала она. – Ну, потерпи уже! Я сейчас немного освежусь и приду к тебе, мой сладкий.

Она обвила его шею руками и потянулась к его губам. Он отстранился и посмотрел ей в глаза.

– Скажи, к этой истории с деньгами Головлев имеет какое-нибудь отношение? – строго спросил Кирилл.

Она сощурила глаза и вдруг громко, истерически засмеялась.

– А! – махнула она рукой. – Какая теперь разница, – и полезла в ванну.

– Нет, постой, – схватил он ее за руку. – Отвечай быстро! Имеет?

– Ой, отпусти, больно же! Синяк поставишь! – захныкала она, извиваясь, как угорь, и морщась.

Наконец ей удалось высвободить руку. Она повернулась к Кириллу, вытянулась во весь свой рост и выпалила:

– Да! Да! Да! Имеет! Причем – прямое! В отличие от тебя, тряпка, он – настоящий мужик и берет то, что ему принадлежит, ни у кого не спрашивая!!!

Ванная поплыла у Кирилла перед глазами. Он размахнулся и ударил Людмилу в лицо кулаком. Она полетела на пол, роняя мыльницы, зеркала, банки с кремом. Упав на пол, застонала и свернулась калачиком:

– Бей, скотина! Бей! Не твой ребенок, тебе он тоже не нужен!