Доносчики в истории России и СССР

К.И. Чуковский: «…Всей душой желаю гибели Гитлера и крушения его бредовых идей. С падением нацистской деспотии мир демократии встанет лицом к лицу с советской деспотией. Будем ждать». «…Минувший праздник Чехова, в котором я, неожиданно для себя, принимал самое активное участие, красноречиво показал какая пропасть лежит между литературой досоветской эпохи и литературой наших дней. Тогда художник работал во всю меру своего таланта, теперь он работает, насилуя и унижая свой талант».

К. Федин: «Живу в Переделкино и с увлечением пишу роман, который никогда не увидит света… В этом писании без надежды есть какой-то сладостный мазохизм. Пусть я становлюсь одиозной фигурой в литературе, но я есть русский писатель и таковым останусь до гроба».

И. Эренбург: «…Нам придают большое значение и за нами бдительно следят. Вряд ли сейчас возможна правдивая литература, она вся построена в стиле салютов, а правда — это кровь и слезы…» «…Я — Эренбург, и мне позволено многое. Меня уважают в стране и на фронте. Но и я не могу напечатать своих лучших стихов, ибо они пессимистичны, недостаточно похожи на стиль салютов. А ведь война рождает в человеке много горечи. Ее надо выразить».

В.Б. Шкловский: «Проработки, запугивания, запрещения так приелись, что уже перестали запугивать, и люди по молчаливому уговору решили не обращать внимания, не реагировать и не участвовать в этом спектакле. От ударов все настолько притупилось, что уже не чувствительны к ударам. И, в конце концов, чего бояться? Хуже того положения, в котором очутилась литература, уже не будет. Меня по-прежнему больше всего мучает та же мысль: победа ничего не даст хорошего, она не внесет никаких изменений в строй… Значит, выхода нет. Наш режим всегда был наиболее циничным из когда-либо существовавших, но антисемитизм коммунистической партии — это просто прелесть… Нынешнее моральное убожество расцветет после войны».

Л.А. Кассиль: «Все произведения современной литературы — гниль и труха. Вырождение литературы дошло до предела».

И.П. Уткин: «У нас такой же страшный режим, как и в Германии… Все и вся задавлены. Мы должны победить немецкий фашизм, а потом победить самих себя». «…Руководство идеологической областью жизни доверено людям не только не любящим мысли, но равнодушным к ней… Они хотели бы сделать из советской поэзии аракчеевское поселение, где всяк на одно лицо и шагает по команде… За мной стоит широкий читатель … думающий, а поэтому тоже опасный, конечно, с точки зрения партийного бюрократа… Все равно нас не исправишь. Они не могут как мы, а мы не хотим как они». (Иосиф Уткин погиб на фронте в ноябре 1944-го.)

М.А. Светлов: «Революция кончается на том, с чего она началась. Теперь появились — процентная норма для евреев, табель о рангах, погоны и прочие “радости”. Такой кругооборот даже мы не предвидели…»

А.С. Новиков-Прибой: «Крестьянину нужно послабление в экономике, в развороте его инициативы по части личного хозяйства. Все равно это произойдет в результате войны… Не может одна Россия бесконечно долго стоять в стороне от капиталистических стран, и она перейдет рано или поздно на этот путь».

Б.Л. Пастернак: «У меня длинный язык, я не Маршак, тот умеет делать, как требуют, а я не умею устраиваться и не хочу. Я буду говорить публично, хотя знаю, что это может плохо кончиться…» Группе писателей, возвращавшихся из Чистополя в Москву, был предоставлен специальный пароход. Желая отблагодарить команду парохода, группа писателей решила оставить им книгу записей. Эта идея встретила горячий отклик… Когда с этим пришли к Пастернаку, он предложил такую запись: «Хочу купаться и еще жажду свободы печати».

Заключение чекистов: «Писатели, проявляющие резкие антисоветские настроения, нами активно разрабатываются. По агентурным материалам… приняты меры активизации разработок и подготовки их к оперативной ликвидации»^{195}.

Не смотря на явную крамолу, Хозяин не позволил «оперативно ликвидировать» свой золотой фонд. Пошли по другому пути, классиков пугнули так, что большинство «разрабатываемых» замолчало и молчало до самой смерти.

Агентурное «обслуживание» творческой интеллигенции продолжалось и после войны. Стукачи находились в ближайшем окружении Анны Ахматовой. На Ахматову доносили переводчица Софья Казимировна Островская и ученица второго мужа Ахматовой Антонина Михайловна Оранжиреева, по доносу которой был арестован писатель и поэт Даниил Ювачев (Хармс). В ахматовский цикл «Венок мертвым» входит эпитафия «Памяти Анты», то есть Оранжиреевой. О секретной «работе» Островской Ахматова постепенно стала догадываться, но, как вспоминал Иосиф Бродский, Ахматова всегда предпочитала общаться с осведомителем не дилетантом, а именно профессионалом, который «донесет все ему сообщенное в точности, ничего не искажая». Она не прервала резко отношений с Островской. Анту же она так и не раскусила при всей своей проницательности^{196}.