Донское казачество позднеимперской эпохи. Земля. Служба. Власть. 2-я половина XIX в. – начало XX в.

Своеобразным отголоском муссируемой в печати темы о дороговизне для казны существующего привилегированного положения казачества, а также проявлением ведомственной борьбы стали замечания на проект «Положения о воинской повинности Донского войска» (март 1875 г.) министра внутренних дел А.Е. Тимашева. Он заявил, что казаки пользуются «громадными привилегиями», которые только увеличатся «вдвойне» с распространением на все население империи воинской повинности, тем самым поставив под сомнение планируемую в отношении донского казачества реформу. В ответ на замечания А.Е. Тимашева в недрах Главного управления иррегулярных войск были составлены объяснения, показывающие несостоятельность доводов министра. Объяснения представляют собой внушительный цифровой материал, а его выводы вкратце таковы. От возможного перевода Донского войска в разряд обыкновенного гражданского населения казна могла бы получить около 4 млн р. за счет налоговых поступлений (ежегодно) и около 4,6 млн р. войскового капитала (единовременно), выставление такого же количества регулярных кавалерийских и иных частей, какое могло бы дать донское казачество по максимуму военного времени, с учетом единовременных затрат на формирование новых полков и издержек мобилизации, потребовало бы от государства около 21 млн р. затрат³¹⁰. Такие впечатляющие цифры убедили А.Е. Тимашева в отсутствии «излишней» привилегированности донского казачества и позволили реализовать задуманную реформу.

Причины столь внушительной разницы в расчетах 1860-х и 1870-х гг. можно объяснить не столько уровнем и качеством профессиональной подготовки их авторов, сколько политической конъюнктурой, ведомственными интересами, конкретной внутриполитической, в том числе финансовой, ситуацией в стране, что заставляет усомниться в объективности произведенных расчетов. Однако результаты последнего из них оказались гласными и растиражированными в официальной печати³¹¹, тем самым способствуя укреплению в правительственных кругах и общественном мнении оценки казачества как дешевой военной силы. В XX в. такая оценка без особой критики утвердилась в исследовательской и художественной литературе и вошла в стереотипный набор отличительных признаков казачества в целом.

Заключение

Подводя итоги, хотелось бы еще раз обратиться к словам Н.И. Краснова, высказанным в начале 1860-х гг.: «Одежда, вооружение и частная жизнь казаков так изменились в последние 40 лет, что мы не встречали и тени того, что написано об этом предмете г. Сухоруковым в «Русской старине» и г. Броневским в его истории войска Донского». Если наблюдения знатока казачьей истории верны по отношению к консервативной и инерционной первой половине XIX в. в истории России и Дона, то можно себе представить, какие бы они были применительно ко второй половине XIX и началу XX в., находящихся под властью капитализма и прогресса. Иначе говоря, донские казаки 60-х, 80-х гг. XIX в. и начала XX в. по крайней мере в своем облике и в повседневной жизни должны демонстрировать существенные отличия, даже несмотря на то, что в сообществах, в которых аграрное производство доминирует, преемственность и традиции в устоях наиболее сильны. Об этом знают профессиональные этнографы и культурологи, но зачастую забывают некоторые историки, особенно в стремлении показать взаимосвязь с современным казачьим движением.

Безусловно, не элементы одежды и вооружения являются главными при характеристике казачьего хозяйственнокультурного типа, институтов управления или, что наиболее важно, самосознания, общественного запроса и интересов. В то же время и эти категории, как можно судить из наших очерков, так же менялись на всем протяжении рассматриваемого периода под воздействием как внешних, так и внутренних факторов.

Здесь мы уйдем от привычной схемы подведения итогов и поразмышляем о векторе этих изменений, в том числе возможных, но не реализованных.

В начале 1860-х гг. донское казачество оказалось в ситуации развилки, в первую очередь из-за отмены крепостного права. Причем обсуждение своего места в обновляющемся российском обществе было присуще не только кучке казачьих «интеллектуалов», но и массе рядового казачества в виде живой реакции на различные слухи. Первенство в разработке планов дальнейшего развития казачества, безусловно, принадлежало власти. Над альтернативным проектом работали и так называемые донские «казакоманы», но они не имели в своих руках действенных рычагов по его реализации, а все их предложения исходили из принципа «охранительства» существующих порядков с опорой на возрождение забытых традиций.