Донское казачество в войнах начала XX века

Отрезанные с обеих сторон разведчики однако не потерялись и, недолго думая, выскочив один за другим в окно, бросились бежать по крутому подъему высокой горы, у подножия которой стояла фанза… Тотчас же им вслед загремели выстрелы… Японцы патронов не жалеют и когда начинают стрелять, то стрельба эта делается просто какой-то захлебывающейся, ни на секунду не смолкаемой трескотней.

Преследуемые по пятам, разведчики быстро рассыпались по всему склону горы, инстинктивно понимая, что поодиночке им сподручнее уйти от преследователей, и в то время, когда Роговский с семью человеками полез выше встретившегося на пути оврага, рассчитывая перевалить через вершину, Муратов и его товарищ Шестаков, напротив, поспешно соскочили на дно оврага и со всею быстротой, на которую были способны их израненные, стертые ноги, побежали по дну оврага, в надежде укрыться от взоров японцев, но надежда их не сбылась. В то время, как часть врагов продолжала преследовать Роговского, остальные бросились за Муратовым и Шестаковым, быстро окружили и, угрожая, направленными в упор дулами, потребовали сдачи. Надо сказать, что, убегая из фанзы, казаки сбросили с себя шашки, путавшиеся в них и мешавшие им бежать, и забросили их в кусты… Теперь, имея в руках незаряженные ружья, они очутились вполне безоружными перед в двадцать раз сильнейшим неприятелем, но все же сдаваться не хотели, думая защищаться хотя бы прикладами, но японцы не дали им опомниться, сразу бросились со всех сторон — «точно собачня», — по выражению Муратова, вырвали у них из рук винтовки и, схватив за руки и плечи, с торжествующими криками повели обратно к фанзе. В эту минуту наверху шла самая ожесточенная стрельба, очевидно, и там японцы успели окружить русских, часть перебить, а часть захватить живыми.

Всю дорогу японцы, ведшие Муратова и Шестакова, весело болтали между собой, кричали, смеялись, скаля зубы и радостно похлопывая друг друга по плечам. Поимка двух казаков, очевидно, приводила их в неописуемый восторг… Несколько раз они наперерыв принимались о чем-то расспрашивать своих пленников, но те, разумеется, ничего не понимали, да и вообще не имели никакого желания вступать в беседу с «поганью».

Приведя казаков в фанзу, японцы быстро снова ушли, оставив при пленниках только двух часовых, которые, показав знаками казакам сесть на кан, сами с жадностью набросились на еду, на ту самую курицу, которая варилась для их теперешних пленников. Увлеченные едой и разговором с китайцами, которых набралось в фанзу множество, точно они впервые видели русских, японцы совершенно не обращали внимания на своих пленников, очевидно далекие от мысли, что те могут куда-нибудь убежать.

— Шестаков, — шепотом проговорил Муратов, — бежим, брат, вишь дьяволы жрут и не смотрят…

— Опасно, брат, у них ружья, догонят — застрелят.

— Э, вздор, двум смертям не бывать, одной не миновать, не хотишь — сиди, а я бегу. Прощай.

И, сказав это, Муратов, на глазах десятка китайцев в двух шагах от вооруженных винтовками японских часовых, с быстротой кошки ринулся в открытое окно, быстро обежал фанзу, с неимоверной ловкостью ухватился за стропила крыши, одним прыжком вскочил на нее и забился в солому. На его счастье, фанза состояла, в сущности, из двух построек, связанных вместе, причем одна постройка была выше другой, отчего и крыша ее была выше. От ветхости крыша более высокой постройки завалилась, осунулась и нагромоздилась на другую крышу, образовав как бы соломенный затор, в середину которого Муратов и успел залезть. Сидя в своем убежище, он видел, как с ружьем в руках и глупо растерянным лицом пробежал часовой, устремляясь к горе, куда, по его мнению, должен был направиться беглец. Вскоре он встретился с несколькими из своих товарищей, с которыми и вернулся в фанзу.

С полчаса рыскали японцы по всех направлениям, сновали по двору, слазили на ближайшие вершинки, только на крышу ни один из них не догадался взглянуть, да и взглянув, пожалуй, ничего не увидел бы: так ловко укрылся казак ворохами ржавой соломы. Убедясь наконец в тщетности всех своих поисков, японцы решились наконец покинуть фанзу было уже поздно, смеркалось, и они, очевидно, спешили к своим частям. Из своего наблюдательного пункта Муратов видел, как повели бедного Шестакова, но, к удивлению его, по-прежнему несвязанного, а только под конвоем двух специально приставленных к нему часовых. Шестаков шел, понуря голову, с самодельной папироской в зубах… Что он думал в эту минуту — одному Богу известно, но лицо его было грустно и мрачно… Может быть, он упрекал себя, что не последовал примеру товарища, может быть, считая его убитым, был доволен своей выдержкой, может быть, обдумывал план бегства?… Кто знает.