Поражает необычайно возвышенный строй чувств: «Небесного земной свидетель». Эта женщина в силу своей недосягаемости и красоты была для юного Пушкина будто сошедшей с небес. Императрица была для юноши божеством, которому можно только поклоняться.
Впечатление от императрицы Елизаветы Алексеевны было настолько сильным, что спустя годы Пушкин помнит все, что с ней связано:
Голос императрицы, как вспоминали современники, был приятен и мелодичен. Какая-то особенная доброта, кротость и мягкость слышались в нем. Он невольно привлекал и проникал в душу, точно так же, как и ласковый, светлый взгляд ее голубых прекрасных глаз. «Трудно передать всю прелесть императрицы: черты лица ее чрезвычайно тонки и правильны: греческий профиль, большие голубые глаза и прелестнейшие белокурые волосы. Фигура ее изящна и величественна, а походка чисто воздушная. Словом, императрица, кажется, одна из самых красивых женщин в мире»13
.Даже Екатерина II и то не удержалась, чтобы не написать: «Мадам Елизавета – сирена. Ее голос проникает прямо мне в сердце…»
Вполне вероятно, что эти «полные святыни словеса» вспомнились поэту, когда он во время создания «Полтавы» посетил Царское Село. Прежние чувства вдруг ожили и заговорили в нем. Елизаветы Алексеевны уже не было на свете, она умерла в 1826 году, за два года до создания «Посвящения» к «Полтаве». «Твоя печальная пустыня» – это мог быть и образ могилы. Думаем, строки «Посвящения» к «Полтаве» с большей вероятностью можно отнести к императрице Елизавете Алексеевне, нежели к Екатерине Андреевне Карамзиной:
Юного Пушкина ранили недоброжелательные разговоры, задевающие честь императрицы. Он, как и многие, знал, что она несчастна в браке14
.На наш взгляд, образ женщины, представление о прекрасной половине рода человеческого формировались у молодого поэта под впечатлением от императрицы Елизаветы Алексеевны как недосягаемого божества, прекрасного в своем одиночестве. Отсюда и возникновение идеала «любви отверженной и вечной»:
«Погасло дневное светило», 1820