Допеть до победы! Роль песни в советском обществе во время Второй мировой войны

Белорусский композитор Любань пошел в армию политруком и хранил в тайне, что он профессиональный композитор и музыкант до тех пор, пока не был ранен. Он полагал, что солдаты, находившиеся под его началом, не будут воспринимать его всерьез как командира, если узнают, какова его настоящая профессия. После выздоровления весной 1942 года он вернулся к композиторской работе и сотрудничал с исполнительскими ансамблями (Белоруссия была среди тех территорий, которые немцы захватили в первую очередь) [Луковников 1975: 77–78]. Аверьян Машарский, студент-первокурсник Ленинградской консерватории, сначала поступил в оркестр, который вскоре был распущен из-за того, что многие музыканты эвакуировались. Потом он пошел в ополчение и про сентябрь 1941 года рассказывал так: «Нам велели закинуть инструменты на чердак, выдали оружие, и мы пошли воевать солдатами. Про музыку никто и не вспоминал» (Аверьян Машарский, интервью 14.08.1989, Нью-Йорк. Аудиозапись в собственности автора). Через несколько месяцев Машарскому, который находился на лечении после ранения, посчастливилось встретиться с друзьями-музыкантами, которые тоже служили в армии, но занялись музыкой, и он присоединился к репетициям. В конечном итоге Машарский стал дирижером полкового оркестра на Волховском фронте, а затем перешел во фронтовой ансамбль 54-й армии дирижером эстрадного оркестра. До конца войны он оставался в системе военно-музыкальных ансамблей.

Клара Машарская, жена Аверьяна, только что поступила в Ленинградскую консерваторию по классу флейты, когда началась война. Сначала она вместе с Аверьяном работала в импровизированном оркестре, но вскоре отправилась на рытье окопов, чем занималась до августа 1941 года. Хотя консерватория была эвакуирована в Ташкент, ее семья решила поехать в город Уфу, и Клара уехала из Ленинграда с семьей. На работу, связанную с музыкой, она устроилась только летом 1942 года, когда начала играть в небольшом оркестре, который выступал в уфимском кинотеатре перед сеансами. Большинство оркестрантов оказались эвакуированные со всего СССР. Когда артисты Киевского оперного театра эвакуировались из Уфы дальше на восток, Кларе предложили место в оркестре оперного театра Уфы, и там она проработала до лета 1944 года, играла в спектаклях на флейте и гобое и участвовала в шефских концертах в госпиталях и на заводах, а затем возвратилась в Ленинград (Клара Машарская, интервью 14.08.1989, Нью-Йорк. Аудиозапись в собственности автора). Хоть и не сразу, но Кларе удалось влиться в ряды профессиональных музыкантов, когда она работала в тылу.

Юрий Цейтлин, когда началась война, был 25-летним трубачом с консерваторским образованием. Изначально он был освобожден от военной службы из-за туберкулеза, но критическая ситуация в Подмосковье в конце лета 1941 года привела к тому, что он вступил в ряды ОМОНа и воевал, не имея военной подготовки, бок о бок с регулярными частями. Музыкой он не занимался до тех пор, пока не заболел, и военная медкомиссия освободила его от дальнейшей службы. Тогда он вернулся в Мосэстраду и поступил в концертную бригаду Дома Красной Армии, которая обслуживала Западный фронт. В мае 1942 года в Москве он увидел объявление о том, что джаз-оркестр Эдди Рознера ищет новых музыкантов. Он прошел прослушивание, был принят и работал в этом коллективе как музыкант и автор текстов не только до конца войны, но и после ее окончания (Ю. В. Цейтлин, интервью, 05.02.1991, Москва. Аудиозапись в собственности автора).

Хотя многие артисты покинули сцену и ушли на фронт либо по призыву, либо полагая, что художественное творчество не столь важно, как защита страны, были и такие, которые остались на сцене, а были и такие, которым оставить сцену не разрешили. В октябре 1941 года баритон Георгий Абрамов, солист эстрадного оркестра Радиокомитета, хотел уйти добровольцем в ополчение, потому что считал, что ситуация на фронте сложилась критическая. Однако военный комиссар отказал ему: «Нет, брат, ты нам больше нужен на своем посту, на радио» [Скороходов 1982:77].