Допетровская Русь

Женщина получала более самостоятельное и солидное положение в доме, когда оставалась вдовой, особенно «матерой вдовой», т. е. если при ней были несовершеннолетние дети: тогда она становилась полной госпожой и главой семьи. Вдова пользовалась охраной и заботливостью от всех; обидеть вдову считалось большим грехом. «Горе обидящему вдовицу, – говорит старинное поучение: – лучше ему в дом свой ввергнуть огонь, чем за воздыхания вдовиц быть ввержену в геенну огненную».

Строго-замкнутым монастырем был московский дом по своему устройству, и вся жизнь в его стенах устраивалась на монашеский, монастырский образец. Все делалось с молитвой и по молитве; время распределялось по церковным службам; приличными считались только разговоры о спасении души. Всю жизнь старинный русский человек подражал монахам, устраиваясь по монастырскому уставу.

Правила тогдашнего приличия требовали всюду – в церкви, дома, на рынке, ходя, стоя, сидя – иметь на устах молитву Иисусову, а в руках четки. Домашние несчастья и общественные бедствия считались наказанием Божиим за грехи, и, чтобы избыть беды, следовало усилить религиозно-молитвенный подвиг. Последователю «благоуветливого жития» требовалось посещать монастыри, церкви, тюрьмы, подавать нищим. В штат царского дворца входили особые нищие – «царевы нищие», которым царь собственноручно раздавал милостыню. Священников и монахов часто призывали в дом. Духовник был советником в доме по всем важным делам; считалось необходимым часто советоваться с ним во всем и благоговейно слушать и исполнять все поучения и наставления своего отца духовного.

В отношениях детей к родителям господствовала безусловная подчиненность их власти отца. «Имей, чадо, – гласит старинное поучение, – отца своего аки Бога, матерь свою аки сам себя». Правила тогдашнего приличия предписывали отцу такое же строгое обращение с детьми, как и мужу с женой. «Наказуй, отец, сына измлада, – говорит одно старинное поучение, – учи его розгами бояться Бога и творить все доброе и да укоренится в нем страх Божий; а если смолоду не научишь, то большого как можно научить». Розги были одним из излюбленных средств воспитания. Правила приличия запрещали отцу даже смеяться и играть с детьми; он должен был всегда относиться к ним сурово, недоступно, грозно. «Домострой» учил не ослаблять ударов при наказании ребенка. «Если ты его бьешь жезлом, – читаем там, – он не умрет, а еще здоровее будет, потому что, поражая его тело, ты избавляешь его душу от смерти… Из любви к сыну учащай ему раны, чтобы потом порадоваться о нем…»

Все воспитание старинного русского человека, покоившееся на таких жестоких основах, имело своей целью возрастить в людях чисто монашеские добродетели: воздержание, безусловное повиновение старшим, смирение и полное отрешение каждого младшего от собственной воли.

Чтобы воспитать воздержание, детей старались отучить от молока по постным дням даже на первых порах. Двухлетние дети соблюдали посты со всей строгостью. Мясная пища допускалась только по воскресеньям, вторникам, четвергам и субботам. Понедельники, среды и пятницы были постными днями, когда можно было есть только рыбу и растительную пищу. В такие посты, как Великий и Успенский, можно было питаться только растительной пищей: капустой, грибами, ягодами, вообще зеленью, да и то еще некоторые христолюбцы по средам, пятницам и понедельникам не ели ничего, а в остальные дни или раз в день и, за исключением суббот и воскресений, без масла. Старые люди отказывались от употребления масла постом. Так жили все, от царя до последнего крестьянина.

Разница в обиходе жизни, которую могли дать большие средства, выражалась только количественно, но не качественно. У богатого всего было больше и все было лучше, но это все имел и мог иметь каждый. Только то, что у богатого было из шелка, парчи и золота, у бедного было из крашенины, холста и дерева. Благодаря этому несложная домашняя жизнь русских людей XVI и XVII веков носила очень однообразный, определенный характер.

Только со второй половины XVII века, когда начался перелом древнерусской жизни и сближение ее с Западом, начинает меняться однообразие быта и домашней жизни. Все более возникающие потребности не позволяли ограничиваться в жизни одними домашними изделиями: многого просто нельзя сделать дома, многое делают на фабрике лучше и дешевле. В связи с этим можно наблюдать, как в течение XVIII века все шире и шире распахиваются для улицы и рынка крепко замкнутые ворота московского дома XVI и XVII веков, запрятавшегося в глубину двора, огороженного высоким забором; скоро выходит на улицу он и совсем, всеми своими дверями и окнами, а более совершенная и дешевая западная техника меняет самую физиономию старинного русского дома.