Дополнительный человек

– О, мой Бог! – прокричал я, и в голове пронесся разом миллион мыслей. Я подумал, что лев сбежал из зоопарка Бронкса и добрался до Куинса. Я беспокоился, что его задавят, если он будет бегать среди автомобилей. Но если я выйду из машины, чтобы спасти его и позвонить в полицию, то буду убит, растерзан.

Посмотрев в зеркало заднего вида, чтобы убедиться, не преследует ли он меня, я понял, что это гигантский набивной лев, такой, каких делают для карнавалов, и что кто-то уронил его с эстакады. Лев ударился об асфальт, а потом отскочил к моей машине, лапами прямо к водительскому стеклу. Я не мог в это поверить. Только что случилась самая невероятная вещь в моей жизни, и я не мог никому о ней рассказать, потому что как бы я тогда объяснил, что я делал в Куинсе посреди ночи с транссексуалкой.

Глава 5

Еврейский герцог Виндзорский

Лев оказался добрым знаком, потому что вскоре после его нападения я высмотрел указатель на Манхэттен. Потом я, правда, опять запаниковал, потому что, выбирая между поворотами направо и налево, ошибся и попал на скоростную автостраду Бруклин – Куинс, где увидел фантастическое городское небо. Я всегда подъезжал к Манхэттену с запада, от Нью-Джерси. Отсюда, с востока, город был другой, передо мной лежал весь длинный нож острова, и в середине его высился небоскреб Эмпайр-стейт-билдинг, который просто убивал меня своим видом.

Я представил себе, как его острый конец прокалывает мне живот и проходит насквозь. Я все еще ненавидел себя за то, что был с Венди, и нервы были напряжены после нападения льва. Точно я сделал что – то не так и буду наказан.

Автострада вывела меня на мост Уильямсбург, от которого я уже легко добрался до дому. Войдя в квартиру тихо, словно преступник, я с виноватым видом посмотрел на ноги спящего Генри, который продолжал свой эксперимент: укладывался головой на восток. Я прошел на цыпочках по оранжевой дорожке с чувством, что не заслужил даже той малой привязанности, которую Генри проявляет ко мне.

Я отправился спать, а утром проснулся с похмельем и депрессией. Пока собирался на работу, несколько успокоился тем, что буду больше обычного играть роль молодого джентльмена. Я чисто выбрился, водя лезвием вверх и вниз, чего, как правило, не делал, и почувствовал себя менее испорченным – раз выбрился так гладко. Потом смазал волосы витаминным маслом, которое рекомендовал парикмахер, и приколол к галстуку исключительно приличную виндзорскую булавку, подумав при этом: «Еврейский герцог Виндзорский».

Полностью одевшись, я вспомнил о Венди, отчего пришлось улечься и мастурбировать с распахнутой спортивной курткой и рубашкой. Это испортило утреннее умывание и возникшее ощущение молодого джентльмена, с которого я начал. Я лежал, испорченный, в своей кровати и думал: «Я должен убить себя». Эта мысль частенько приходила ко мне после мастурбации, а также в те минуты, когда я не мог принять вещи такими, какие они есть. Я чувствовал себя совершеннейшим неудачником.

Обычно следующей мыслью был план суицида, но с некоторой зацепкой: я беспокоился, что только впаду в кому после передозировки лекарства или заполучу паралич, выпрыгнув из окна, или, если успешно убью себя, кто найдет мое тело? Ужасная ситуация. В общем, мои суицидальные планы давали сбой. Однако эти десять минут или около того, что я предавался воображению, освобождали меня от агонии эгоизма, и каким-то образом это меня успокаивало. Но в то утро, лежа на кровати, я чувствовал, что живот стянуло болью от проблем. У меня не было времени подумать о суициде. Я должен был почиститься и отправляться на работу.

«Там были животные?»

На работе при каждом звонке телефона меня преследовали иррациональные страхи. Я продолжал думать, что полиция каким-то образом открыла, что я был с проституткой, что меня найдут и в первую очередь позвонят Генри и расскажут ему, что я наделал.

Меня также точила мысль, что тетушка все-таки выглянула из окна и опознала меня. Я не общался с ней очень долго, с тех пор как умерла мать, и теперь решил позвонить ей. Это будет своего рода очищение, и, может быть, оно приведет меня в равновесие – доброе дело прикроет плохое.

– Привет, – откликнулась старушка, ее голос звучал немного глухо от возраста. Ей было слегка за восемьдесят, хотя никто в семье не знал ее точного возраста. В молодости она была великолепной красавицей – этакая рыжеволосая еврейская Холли Голайтли.[8] Вокруг нее всегда клубились поклонники, и она несколько раз выходила замуж, но с тех пор, как ей исполнилось шестьдесят, была одна.

– Это Луис, – сказал я, – твой племянник.

Я почти ожидал, что она скажет: «Я ВИДЕЛА ТЕБЯ В КУИНСЕ ПРОШЛОЙ НОЧЬЮ!»

– Пропащий звонит. – Тетушкин голос оживился.

– Мне жаль, что я не держал с тобой связи. Я переехал в Нью-Йорк. Приеду сегодня тебя навестить.

– У тебя есть машина?

– Да.

– Не хочу, чтобы ты ехал в Куинс, это слишком опасно.

– Мне это нетрудно.

– Можешь сесть на метро… но это опасно. Пусть лучше у нас будет телефонный роман.