Допрос безутешной вдовы

Мы спустились вниз тем же макаром, что и поднимались: Наташа впереди, я – следом, но только теперь из-за обратной пространственной перспективы ее замечательные бедра передо мной не колебались, да и, честно говоря, после увиденного в спальне все эти лестничные подглядывания казались мне тупой детсадовской забавой.

Едва мы сошли с лестницы, как из входных дверей показался взъерошенный Ганин. Он мельком глянул на меня, затем – гораздо медленнее – окинул взором фигуру Наташи, крякнул и принялся рыться в кучке бумажек, лежащих на высокой обувной тумбе около входа. Я поплелся было за Наташей в гостиную, чтобы передать ее Йосиде, как тут мой друг Ганин выдавил из себя нечто нечленораздельное, похожее одновременно на возглас радости и вопль утопающего, и поманил меня к себе правой рукой. В ней была зажата тонюсенькая квитанция, какими обычно забрасывают наши почтовые ящики инспектора, снимающие в наше отсутствие показания наружных счетчиков расхода воды, газа, керосина и электричества, чтобы снять потом уже с наших банковских счетов сумасшедшие деньги за потраченные литры, кубометры и киловатты. Он подождал, пока Наташа зайдет в гостиную, а затем протянул мне эту самую бумажку, оказавшуюся квитанцией за потребленный четой Китадзима в сентябре керосин. Я автоматически отметил смешную сумму – двести тридцать иен и тут же так же автоматически напомнил самому себе, что и у нас с Дзюнко счет за теплый сентябрь будет не больше.

– Видел? – интригующе поинтересовался Ганин.

– В смысле «больше не увидишь»? – осторожно спросил я в ответ. – Ты чего, Ганин?

– Увидишь, еще как увидишь! – воскликнул радостно сэнсэй. – Причем именно «больше»!

– Больше чего? – Мне захотелось уточнить, изобилием чего собирается порадовать меня мой друг.

– Пошли-ка, – требовательно сказал он и потащил меня за руку из уютного теплого оплота японско-русской филологии в промозглую темноту холодной хоккайдской ночи.

Глава 10

Когда через две минуты мы с Ганиным вернулись из мрачного холода во все еще хранящее тепло домашнего очага и тела его покойного владельца пространство, я который уже раз в своей профессиональной жизни оказался в роли конного бродяги-самурая, упершегося на развилке трех дорог в бесформенный булыжник с пророческими объяснениями того, что ждет его, то бишь меня, в случае выбора одной из них. Спокойнее всего было бы сейчас же вывести за руку ответственного за весь этот ночной бедлам Йосиду туда, куда меня только что сводил наблюдательный Ганин, ткнуть носом в то, во что ткнул меня тот же Ганин, и со спокойной душой, но не самой чистой совестью отправиться домой на короткую побывку. Перспектива поступиться некоторыми своими принципами относительно санитарно-гигиенического состояния собственной совести меня как-то не прельстила, и я принялся разглядывать два оставшихся пути. Оба требовали не пускать дело на самотек, хоть и под управлением опытного парня из уголовки, а предполагали мое личное в нем участие. В первом случае, предлагавшемся самым агрессивным максималистам, я должен был прижать сейчас к теплой еще стенке русскую раскрасавицу сэнсэй-шу – в переносном, увы, смысле этого слова – и, воспользовавшись ее нынешним состоянием, попытаться с ходу решить эту головоломку. Главным плюсом этого шага стала бы его внезапность для Наташи, и, думается, расколоть ее в такой ситуации было весьма реальным. Но с другой стороны, если эта не только привлекательная, но и, несомненно, самостоятельная в решениях и твердая в принципах дама вдруг немедленно уйдет в отказ, рассчитывать на что-нибудь более или менее существенное в дальнейшем не приходилось. Кавалерийский наскок имеет шанс напороться на неприступную стену, и тогда моей могучей интеллектуальной армии придется начинать долгую, изнуряющую не столько окружаемых, сколько окружающих осаду. Посему мне ничего не оставалось, как последовать логичным требованиям разума и ступить на третий – менее эффектный, но, как подсказывали мне интуиция и опыт, более эффективный – путь, а именно: лицемерно распрощаться с Йосидой и его ребятами, которым предстояло еще часа три колдовать над сбором вещдоков и улик в просторном гнездышке бездетной японо-российской филологической четы, оставить им служебную машину, на которой я приехал из центра, забрать с собой возбужденного Ганина и отправиться вместе с ним на его «галанте» на другой конец моего родимого Айно-сато, где, по идее, все еще ждало меня мое благородное семейство.

– Не стал, значить, лаврами с конкурентами делиться? – проницательно хмыкнул мне в правое плечо Ганин, едва мы тронулись. – Честолюбивый вы наш!

– Всему свое время, Ганин, – осадил я его. – Поспешишь – козла насмешишь…

– Прямо как в кино!… – ухмыльнулся он.

– В каком кино? – не понял я.

– В американском, про козлов, – ответил Ганин. – Полиция прячет улики от ФСБ, ЦРУ следит за полицией, а ФСБ подсиживает цэрэушников. Все в лучших традициях Голливуда!…