Допустим, я признаюсь

Федя Вавилов предупреждал сразу, что он шарлатан и пьяница. Он не любил и не хотел никого обманывать. Просто он был уверен во вредном воздействии эмоционально живого прошлого, которое убивает зародыш будущего еще в утробе судьбы. А ведь мы и так испытываем острый дефицит светлых горизонтов! Они стали такими пресными, разлинованными оплатами ипотечных кредитов и корпоративными обрядами. Абсурдное закручивание гаек на рабочих местах вернуло крепостное право, и теперь у нас диктатура с отягчающими техногенными обстоятельствами. Какое уж тут будущее… Тем более ценен и жизненно необходим нетронутый социальной скверной, рожденный в муках путь. Так ищи и храни его, а не стенай по утраченной юности, армейским друзьям и общажной картошке с яичницей. Вот как я! Федя честно осуществлял на личном опыте то, что декларировал. Он презирал нормированный рабочий день, жалобы на семейный хомут и прочую кабалу. Не нравится – уходи! И открывай свою лавочку.

А потом пошла череда кризисов, и непоколебимый Фидель стал часто запивать. Если бы не Орлуша, которая порой его выхаживала, где бы он оказался… И вот теперь он по чьей-то праздничной прихоти оказался у двери своей якобы бывшей подруги. Возможно, здесь остался его эмоциональный слепок? Нет, вряд ли. Было лишь одно место в мире, откуда Фидель так и не смог уйти, но сие неизбежность.

Он позвонил, садистски пресекая в себе вариации на вопрос «кто там?». Пускай это будет взрывная импровизация. Но ему открыли без всяких вопросов: так открывают, когда кого-то ждут. И это в порядке вещей – новогодняя ночь! Ему открыла улыбающаяся женщина на костылях. Он ее моментально вспомнил, хотя и не ожидал такого от глупой затеи, и потому немного испугался, и узнавание сорвалось вниз, но легко и безболезненно, словно белка с сосны. Женщина стояла перед ним, и улыбка медленно остывала на ее лице, уступая место испуганному любопытству. И Вавилов хорошо знал, что виноват перед ней.

– Здравствуй, Варенька! – исторг он из себя осколки импровизации. – Вот… сама понимаешь, лучше поздно, чем никогда.

Что еще можно сказать женщине, с которой искренне заблуждался? Варвара была не столько женщиной для него, сколько первым клиентом. Только ни о какой психогеографии с ней речь не шла, ее проблема лежала на поверхности. Мать-вампир. Частая ловушка для заботливых дочерей. Мама страдала от болезней, большей частью вымышленных, а дочь загибалась от настоящих. Только на себя она, понятное дело, махнула рукой, а все силы уходили на маменькин психоз. И Федя Вавилов тогда сделал большую глупость – он вмешался…

А было это лет десять назад, наверное. Теперь она на костылях.

– Ну, здравствуй, Федечка!

Вкусно и без последствий

В последнее время, вынырнув из запоя, он по устоявшейся привычке шел в ненавистный супермаркет и покупал граммов триста «Русской» колбасы. В этом проклятом суетливом месте, отполированном лоском торгашеских заманух, – аппетитным витринным освещением, отупляющим музоном, распродажами и дегустациями, – жила девственно свежайшая колбаса. Именно «Русская», прочей Вавилов брезговал, как дорогой проституткой. Шикарная копченость почему-то напоминала о продажности и вероломстве. Он шел домой и, отрезая толстые розовые в жирный горошек ломти, наворачивал подряд с десяток бутербродов, пока к нему не приходило оголтелое плотоядное насыщение. Постзапойные вкусовые причуды непредсказуемы – то манной кашки, как у мамы, захочется, то бабушкин блинчик, то вот почему-то «Русская» колбаса. Словно в отместку невозможности ностальгических домашних лакомств. Хотя «русская красавица» не с дуба рухнула – именно о такой женщине он порой просил случайность. Чтобы была сытная, без изыска вкусная, не отягощающая сервировкой и манерами. Позволяющая быстрое удовольствие. Но и не только! Дельная, дружелюбная, веселая баба с природным здравым смыслом. Спокойно уходящая, когда возникло пресыщение.

Что же касается нутра колбасного, черт знает из чего намешанного… «Из чего же, из чего же сделаны наши девчонки»? Как говорится, не смешите мою печень! Кто из нас теперь натуральный? Пусть будет хоть из туалетной бумаги – лишь бы вовремя радовала насущным, остро необходимым. И в то же время – не дешевка, нет. Женщина-друг? Женщина… кто? Впрочем, к чему описательные потуги. Вавилов ведь таких находил. Иногда. Но, допустим, «иногда» – громко сказано. Редко! Но Варвара как раз была именно из них.

– …ты почему вдруг… зачем?!

Она растерялась, но что Вавилову в ней нравилось – никакой позы. Первое движение у нее – всегда улыбка. Радость ли, удивление, гнев, любопытство, меланхолия – Варя все выражала разными улыбчивыми вариациями. Потому-то он и счел ее перспективной для оптимизации психосоматического вектора. Но нынче вектор опять мог заехать ему по носу. Можно было отправиться домой, глухо матерясь, но это уже проходили. Нужно было срочно сочинять телегу.

– Вспомнил тебя. Решил найти. Прости, что без звонка. В праздник можно.