Допустимая погрешность некромантии (СИ)

Вернувшись в Москву, я вновь начала разыскивать Дмитрия Александровича. И, наконец-то, он попался. Мы ждали возле больничных ворот. Он, едва только нас увидев, остановился. Я подняла обе руки вверх и закричала:

— У меня нет белого флага, но я пришла с миром!

Он нехотя подошел ближе и с опаской разглядывал нас обоих. Я продолжила убеждать:

— Я не угрожаю тебе, ёки. Даже если выяснится, что ты чистое зло, то я все равно ничего с тобой не смогу сделать.

Дмитрий Александрович нахмурился еще сильнее:

— И именно поэтому тогда привела с собой ведьму или некроманта? Скажи еще, не затем, чтобы меня прикончить.

— И тогда не затем, а уж сейчас — тем более. Мы с Костей самые обычные люди, и если уж говорить о перевесе сил, то у тебя все козыри.

Он нерешительно мялся, обдумывая мои слова, но потом все-таки согласился. Поговорить удалось в его безупречно чистой квартире. Я и сама толком не знала, почему мне так была важна эта встреча, но после нее многое стало понятнее, в том числе и о своих тревожных мыслях.

— Когда я только попал в этот мир, — рассказывал Дмитрий Александрович, — все было по-другому. Лет сто я приспосабливался, и, конечно, очень многим навредил. Притом я был практически неуязвим: как только на меня падало подозрение, я принимал другой облик и жил дальше. Здесь нет магов и некромантов, которые могли бы меня узнать. И это со временем наскучило. Потому я начал ассимилироваться, приживаться среди людей. В те времена они были жестокими и дикими, но только не в сравнении с моим народом. Еще через двести лет я начал привязываться к тем из них, которые вызывали в моей душе отклик. Человечество менялось, эволюционировало, и я эволюционировал вместе с ним. Лет триста назад нашел свое призвание. Оказывается, когда помогаешь людям, то появляется особый смысл, который исключает вечную тоску. Я стал врачом не потому, что был слишком хорошим человеком, а потому что только в этом нашел смысл.

— Человеком? — меня зацепило именно это слово.

— А почему нет? Сейчас во мне от человека намного больше, чем от первичной сущности. Единственное отличие в том, что каждый видит в моей внешности то, что безусловно нравится и бессознательно вызывает доверие. Я не смог избавиться только от этого свойства, но сомневаюсь, что кому-то оно сильно мешает.

Мы переглянулись с Костей. А ведь спорить бессмысленно. Дмитрий Александрович сейчас замечательный врач, так какая разница, как долго и какими путями он к этому пришел? Можно ли назвать его «человеком»? Если посмотреть новости, то очень много настоящих людей людьми не назовешь.

— Твой мир настолько ужасен?

Дмитрий Александрович задумчиво уставился в стену:

— Ужасен, потому что мы ужасны. И даже те, кто рожден другим, не имеют шанса остаться таковыми, иначе не выживут. Чистилище.

— А я про себя назвала твой мир адом. Ведь откуда-то же взялось это понятие у нас. И кто знает, возможно, плохие люди после смерти попадают именно туда?

— По сути, не так уж и важно. Но есть те, кто пытается выбраться.

— Да. Этот вопрос очень важен для того мира, из которого я вернулась. Слишком много демонов, слишком много жертв… Как вы пробираетесь в своих же телах?

Он посмотрел на меня, потом легко пожал плечами. И, по всей видимости, даже не подумал, что выдает какую-то серьезную тайну, за которую Шакка бился столетиями:

— Время, местность и климат во всех трех мирах одинаковые. Но переход можно осуществлять только на границе, — он замолчал ненадолго, но я не переспрашивала, боясь пропустить хоть слово. — Да, на границе суши и воды, границе лета и зимы, границе дня и ночи. Самое простое — на рассвете у кромки моря в осеннее и весеннее равноденствие.

— Вот так просто? — не поверила я.

— Это совсем не просто, — он улыбнулся. — Надо поймать не только нужное время и место, но и, как только вода примет нужный оттенок, броситься в никуда.

— Как это?

— Ты это чувствуешь или, если не почувствовал, просто плашмя падаешь в воду. Но если попал в воронку, то все, в своем мире исчезаешь. Тело у гак самое слабое, оно не выдерживает перехода, но их дух выскакивает и ищет себе жертву. Зато они почти всегда выживают. С нами намного сложнее. По моим прикидкам, переход переживает только один из десяти. Это практически самоубийство, но всегда находятся смельчаки, которые ищут любой способ, чтобы прожить другую жизнь.

Я кивнула. Примерно так себе и представляла из тех знаний, что успела собрать. Для всех они — нелюди, зло, страшные демоны, достойные только истребления, но для себя самих — храбрые безумцы, которые преодолели себя и судьбу.

— Я прожил во втором мире недолго. Но легенда об этом мире не давала покоя. И тогда я решился на переход во второй раз. Те же шансы — один к десяти, но еще и делящиеся пополам в случае успеха: ты либо попадешь в новый мир, либо вернешься в чистилище. Никакого другого способа попасть в этот мир я не знаю, да и вряд ли он есть. Потому здесь такие, как я, встречаются очень редко. И все поначалу несут только зло, потому что нам нужно много времени, чтобы перестроиться, переучиться, привыкнуть доверять и привязываться.