Дора Брюдер

Когда в декабре 1988-го мне попалось объявление о розыске Доры Брюдер в «Пари-Суар» от декабря 1941-го, я потом много месяцев не мог выбросить его из головы. Меня буквально преследовали точный адрес и детальное описание примет бульвар Орнано, 41, 1 м 55 см, овальное лицо, серо-карие глаза, серое спортивное пальто, бордовый свитер, темно-синяя юбка и такого же цвета шапка, коричневые спортивные ботинки. И мрак, безвестность, забвенье, небытие вокруг. Мне казалось, никогда я не отыщу следов Доры Брюдер. Именно потому, что мне не хватало ее, я начал тогда писать новый роман «Свадебное путешествие» — тоже возможность сосредоточиться на Доре Брюдер; может быть, говорил я себе, так я смогу узнать или угадать что-нибудь о ней, хотя бы место, где она бывала или какой-нибудь факт ее жизни. Пока я знал только одно, ее имя, БРЮДЕР ДОРА — и больше ничего, ни даты, ни места рождения — я прочел его над именем ее отца, БРЮДЕР ЭРНЕСТ, 21.5.99. Вена. Гражданства не имеет, в списке очередной партии пленных, отправленной 18 сентября 1942-го в Освенцим.

Я писал этот роман с мыслью о женщинах, которых близко знал в шестидесятые годы: Анна Б., Белла Д. - ровесницы Доры, одна родилась с ней почти одновременно, с разницей всего лишь в месяц, — во время оккупации жили так же, как и она, вполне могли разделить ее участь и, наверно, во многом походили на нее. Сегодня я понимаю, что надо было написать двести страниц, чтобы уловить один слабый отсвет действительности.

Вот он, всего несколько слов: «Поезд остановился на станции „Насьон“. Риго и Ингрид пропустили „Бастилию“, где им надо было сделать пересадку, чтобы доехать до „Порт-Доре“. Выйдя из метро, они оказались перед огромным снежным полем… Сокращая дорогу, сани скользили по каким-то маленьким улочкам к бульвару Сульт».

Эти маленькие улочки прилегают к улице Пикпюс, и совсем рядом пансион «Святое Сердце Марии», из которого самовольно ушла Дора Брюдер декабрьским вечером, — и очень может быть, что в тот вечер над Парижем шел снег.

Это единственный за всю книгу момент, когда я, сам того не зная, приблизился к Доре во времени и пространстве.

Итак, в данных на Дору Брюдер в архиве интерната, в графе «дата и причины отчисления», написано: «14 декабря 1941. Вследствие самовольного ухода».

14 декабря было воскресенье. Думаю, в этот день, когда ученицам позволялась прогулка, она навещала родителей на бульваре Орнано. А вечером не вернулась в пансион.

Такого черного, такого душного времени, как последний месяц 1941 года, Париж еще не знал с начала оккупации. С 8 по 14 декабря немцы ввели комендантский час с шести вечера — в наказание парижанам за два террористических акта. Затем в одну только облаву были арестованы пятьсот французских евреев, это было 12 декабря; 15 декабря с евреев постановили взыскать штраф в миллиард франков. А утром того же дня семьдесят заложников расстреляли в западном предместье на холме Валерьен. 10 декабря распоряжением префекта полиции всем евреям департамента Сена, как французским, так и иностранным гражданам, предписывалось проходить «регулярный контроль» с обязательным предъявлением удостоверения личности со штампом «еврей» или «еврейка». О перемене места жительства они были обязаны сообщать в участок в течение двадцати четырех часов, и отныне им запрещалось покидать пределы департамента.

Комендантский час в XVIII округе немцы ввели еще с 1 декабря. После шести вечера доступ туда был закрыт. Станции метро не работали, в том числе и станция «Симплон», возле которой жили Эрнест и Сесиль Брюдер. Дело в том, что подпольщики взорвали бомбу на улице Шампьонне, в двух шагах от их гостиницы.

Комендантский час в XVIII округе был снят через три дня. Буквально в тот же день немцы ввели комендантский час по всему X округу — после того, как неизвестные стреляли из револьвера в чиновника из оккупационных властей на бульваре Мажента. А затем был объявлен комендантский час для всего Парижа, с 8 по 14 декабря — до того самого воскресенья, когда Дора покинула пансион.

Город вокруг «Святого Сердца Марии» стал мрачной тюрьмой, кварталы один за другим гасили огни; Дора находилась за высокими стенами на улице Пикпюс (60–62), а ее родители сидели взаперти в своем гостиничном номере.

Отец не записал ее как «еврейку» в октябре 1940-го, и у нее не было «номера досье». Но распоряжение полицейской префектуры от 10 декабря предписывало «обо всех изменениях семейного положения сообщать немедленно». Вряд ли отец успел — да и вряд ли хотел — внести имя Доры в карточку до ее бегства. Наверно, он думал, что в полицейской префектуре никто не заподозрит, что у него дочь в «Святом Сердце Марии».