Дориан: имитация

В Хайдарабадской гостиной (когда-то в ней помещалась излюбленная 4-м герцогом коллекция монгольских миниатюр, ныне же ее украшал лишь бесплатный календарь из местного итальянского ресторанчика, прикнопленный к тиковой панели одной из стен) герцогиня не обнаружила никого, если не считать тринадцатилетней девочки, танцевавшей, в полном цвету полового созревания, вокруг переносного приемника, который, стоя на голом паркетном полу, наяривал развеселый гимн. Девочка самозабвенно кружилась, потрясая длинными рыжеватыми волосами так, что те обратились в курчавый нимб, и помахивая затянутыми в расклешенные джинсы длинными ногами. Накрашенные ногти ее рвали воздух, руки извивались, точно щупальца кальмара. В дальнем от этого представления конце комнаты располагался мраморный камин, большой, точно гробница крестоносца, и на самой решетке его стоял, дрожа, гончий пес — кожа, так туго обтягивала его костяк, что лучи солнца, проливаясь под песьими лапами, высвечивали переплетение вен, как если бы бедное животное было живым витражом.

— Фе-биии! — взвыла герцогиня, и снова: — Фе-биии! — и девочка снизошла, наконец, до того, чтобы обратить внимание на хрюкающий, крякающий, смердящий зверинец, и пальцем босой ступни выключила музыку. «Ах, Феба, — продолжала Джейн Нарборо, — еще ужасно рано, чтобы устраивать здесь дискотеку — не думаю, чтобы кто-нибудь уже встал».

— Папа встал, он в западном крыле, в теплице.

— Ну, может, и так, хотя если честно, Феба, сомневаюсь, что он вообще ложился вчера. Однако я хочу тебе предложить — это всего лишь предложение, не более того, — может быть, ты подождешь до девяти, а уж потом включишь свою поп-музыку. К тому времени в доме появятся мои нитирен-шошу — их пение так или иначе всех перебудит.

— Ладно, — нехотя согласилась Феба, — только тут черт знает как холодно, Джейн, а по-другому никак не согреться. Так холодно, ничего горящего я не нашла, — даже подумала, не разломать ли мне эту глупую гончую на куски и не спалить ли ее противные, худые, как прутики, ноги.

— Мм, ну, не думаю, дорогая, что это такая уж здравая мысль. — При всем легендарном уважении герцогини к любым живым существам, слова Фебы Уоттон ее, похоже, не прогневали. — Уистан пес герцога, он очень привязан к бедняге. Самой мне собаки с родословной кажутся свидетельством скорее готовности их владельцев изображать Бога, чем какой бы то ни было любви к животным. Так говоришь, твой отец в теплице западного крыла? Пойду, посмотрю, не нужно ли ему чего. Пошли-пошли!

Последнее было обращено к ее сопящему, кивающему эскорту, с которым Джейн Нарборо общалась, прибегая к азам того, что она почитала соответственными языками этих животных, настолько уверена была она в их разумности. Маленький ковчег отплыл под своим многоцветным шелковым парусом. Как только он скрылся из виду, Феба захлопнула огромные двери гостиной, включила приемник и снова пошла извиваться в танце.

Сооруженная из чугуна и стекла теплица западного крыла была точной копией (в одну десятую величины) Хрустального дворца. 4-й герцог заказал ее в припадке любви ко всему современному, как его понимали в середине девятнадцатого века, и с тех пор теплица стояла пообок величавого дома, связанная с ним стеклянным коридором воздушного шлюза и замечательно походя на викторианский космический корабль, совершивший единственное — злополучное — путешествие в прошлое. Однако, по меньшей мере одно достоинство у теплицы имелось: в то время как от большей части всего остального имущества дома владелица его избавилась в судорожных, необдуманных и бесплодных попытках духовного совершенствования, великолепная, собранная 4-м, 5-м и 6-м герцогами коллекция экзотических растений оставалась не только нетронутой, но и превосходно ухоженной.

То, что Генри Уоттон забился именно сюда, было только логичным, поскольку теплица составляла единственную — не считая коттеджей слуг — часть поместья, которую толком отапливали. Его кресло-каталка стояло прямо на одной из решеток, колеса почти скрывались в пару, а самого Уоттона заслоняли спадающие каскадами ветви Felix fidelis («верная кошка» — чрезвычайно ядовитое дерево, растущее на Суматре). Несколько пригоршней услужливо сброшенных эвкалиптом листьев лежали на покрытых дорожным шотландским пледом коленях Уоттона. Он сгреб их клешневидной рукой, смял и поднес к похожему на разъеденный ржавчиной нож носу.

Другая рука Уоттона поигрывала сигаретой и это было первое, что бросилось Джейн Нарборо в глаза, когда она и ее зверинец пробились сюда сквозь заросли. «Генри! — протестующе воскликнула Джейн. — Надеюсь, вы не курите?».

— Нет, — скорбно ответил Уоттон. — Не курю. Вы отлично знаете, Джейн, курить я бросил.

— Я знаю, что вы бросили, и знаю, что подняли вокруг этого подвига страшный шум, но что же тогда у вас в руке?