Дорл

Дорла встречали изумленными глазами, и он чувствовал вместе с их страхом, который обычно испытывали беты и особенно омеги перед любым альфой, еще и облегчение, словно вынужденное уединение и знания, якобы хранившиеся у этих людей, тяготило их, и они хотели поскорее передать их кому-то извне. Однако пока что самым ценным знанием Дорл посчитал их ягодное вино, которое ему преподнесли вместе с жаренной кречеткой, и которое он пил, не скрывая удовольствия. Ради него можно было и зайти в такую даль.

— Я слышал о великом господине, — сказал Элвос, покосившись на Дорла. — Некоторые из нас решаются дойти до людских кланов, мимо которых ходят торговые караваны и несут с собой вести со всего мира. Альфа западных степей… Мы знаем о вас, Верховный.

— И вы не боитесь? Даже хорошее вино утоляет не всякую жажду.

— Мы покорны судьбе и примем любой исход, мой господин. Среди нас нет сильных воинов, у нас нет богатых земель и сокровищ. Главное наше богатство — это не наши жизни, и не земля, а знания, но нет надобности брать их силой — мы отдадим их за так любому, кто этого пожелает. Мы несли их в большой мир, но нас считают юродивыми и не слушают. Хотя, должен сказать, что большинство из нас никогда не выбиралось отсюда и видят альфу впервые. Путь тот долог, тяжел и опасен…

— Почему же вы живете здесь, а не перебираетесь к большим кланам?

— Хранители спящего огня живут тут испокон веков, еще когда здесь росли густые леса и бежали чистые реки. Мы не ушли, даже когда эта земля умерла. И останемся здесь, если господин решит, что нам больше нет места среди живых. Мы примем любой исход, — повторил старик.

Подошедшая девушка-омега подлила ему вина дрожащими руками. Дорл подумал, что она-то вряд ли готова к «любому исходу», как и те, кто еще был относительно молод, хотя таковых нашлось бы от силы пара тройка человек. В глинобитном доме, больше похожем на нору с кривыми, ничем не прикрытыми окнами, они находились втроем — Дорл, Элвос, и омега, которую старик называл Лаваной. Лавана робела так сильно, что Дорл слышал учащенное биение ее сердца, но при этом горела страстным желанием, обжигающим ее щеки стыдливым румянцем. Уж она, скорее всего, точно никогда не видела альфы.

Остальных людей он тоже ощущал, хотя они находились за пределами видимости — на улице, недалеко от хибары, прислушиваясь к доносящимся из пустых окон разговору. Их любопытство, перемешанное со страхом, прямо-таки висело в воздухе. Элвос не считал нужным понижать свой голос, а Дорлу до них просто не было дела. Он мысленно прикидывал, стоит ли привести сюда Алиен. Община находилась не в той стороне, в которую ему нужно было идти — он свернул с пути, когда ощутил присутствие людей, так что теперь находился еще дальше от Багрийских топей. К тому же, боявшиеся его люди могут быть не так трепетны по отношению к его омеге, когда он уйдет. А если он приведет сюда Али и останется, сколько понадобится времени его братьям, чтобы найти их? Он не сомневался, что они не прекратят поиски, но ему вовсе не хотелось застрять здесь на месяцы или даже годы.

— Никто и никогда не доходил сюда после того, как исчезли леса и реки, — продолжал старик. — Эта голая земля не щадит путников, ступивших на нее. Даже мы, знающие дорогу, терялись в пути и умирали, не дойдя до цели. Тем же, кто не ведает, куда идти, и вовсе не найти нас.

— Я вас нашел.

— Господин первый с новых времен, кто нашел нас сам. Тем более теперь, когда огонь пробудился вновь, мы думали, что это уже невозможно…

— О каком огне ты говоришь?

— О драконе, что взывает к недрам самой земли, чтобы спасти своих людей. Я расскажу вам все, что знаю, господин…

Глава 17

Лавана

Пальцы дрожали так, что их не получалось сжать в кулаки, сердце громко и больно билось в груди, а лицо охватил пожар… но этот пожар был ничто по сравнению с тем, как горел отяжелевший низ живота. Никогда раньше Лавана не видела альфу. И теперь при виде него совершенно дикий, неуправляемый инстинкт наполнял ее желанием. Большой, загорелый, черноволосый и черноглазый альфа, хищный по внешности и по натуре, не прилагая к тому никаких усилий заставлял бояться себя одним своим присутствием, одним существованием. Даже мудрейший — старый, морщинистый Элвос, не страшащийся ни огня, ни Богов, ни смерти, не смел поднять на него глаз и отвечал на вопросы, уставившись на свои руки и трогая костяшки пальцев, словно проверяя на прочность суставы. Его сухой, скрипучий голос раздражал Лавану, но сейчас она почти не слышала его, потому что ее внимание полностью было занято альфой. Она подлила ему вина, изо всех сил стараясь преодолеть свой страх и ненароком коснуться его хотя бы мизинцем, но так и не решилась.