Дорога

Камень с нескрываемым любопытством взглянул на друга и пошевелил бровями. Движение было едва заметным, но при ограниченных возможностях мимики вполне достаточным, чтобы выразить мысль: «Что это ты, парень, так расхрабрился?» Ворон все заметил и правильно прочитал, поэтому подбоченился, насколько позволяло еще пока не зажившее крыло, и с вызывающим видом объявил:

– А я тебя предупреждал, что у меня движение протеста.

– Как? – изумился Камень. – Оно еще не закончилось? Я думал, мы это давно проехали. Послушай, нельзя же так долго топтаться на одном месте, это прямо какой-то застой получается. Ты попротестовал немножко – и хватит уже, давай сериал смотреть.

– Ты никогда меня всерьез не принимал, – не на шутку разобиделся Ворон. – Ты меня полностью закабалил, ты меня поработил. А моя внутренняя сущность рвется к свободе и независимости.

– Внутренняя сущность – это душа, что ли? – с улыбкой осведомился Камень.

– Ну, пусть душа, если тебе так понятнее.

– Твоя душа всю жизнь рвется только к одному – к романтической любви. Я тебя, слава богу, не одну тысячу лет знаю. Так что не надо мне тут развивать идеи либерализма и демократии. Всё, птица, кончай базар, ты меня утомила. Даже акции протеста должны иметь свои пределы.

– Почему? – живо заинтересовался Ворон, сразу же забыв о своих амбициях.

– Потому что в противном случае протестующие во имя демократии превращаются в диктаторов, то есть в свою противоположность. Они так поглощены самой идеей протеста, что перестают замечать все остальное и пытаются это самое остальное полностью подчинить своему протесту.

– Я не очень понял, – растерянно проговорил Ворон.

– Ну, это для тебя сложно. Со временем поймешь. Вы, папаша, не отвлекайтесь, вы рассказывайте.

– Да я все уже рассказал, что знал.

– А про того, переодетого?

– Я же сказал, что не знаю, – огрызнулся Ворон. – Я тебе честно признался, а ты мне печень выедаешь. Ну не знаю я! Ты хочешь, чтобы я опять влез в этот последний эпизод и последил за ним? Ты к этому ведешь?

– Именно.

– Все-таки ты злой, – печально констатировал Ворон. – Ты же знаешь, что я точно туда не попаду. Ты же знаешь, что у меня нет таких способностей, как у этого гада замшелого. Зачем ты пытаешься лишний раз унизить мое достоинство?

– Извини, – усмехнулся Камень, – я не подозревал, что для тебя это так болезненно. Так что там с переодетым-то?

– Ты негодяй! – выкрикнул Ворон. – Ты неблагодарная бессердечная скотина! Чего ты от меня добиваешься? Чтобы я признал свою ошибку?

– Да больно нужны мне твои признания, – фыркнул Камень. – Я добиваюсь от тебя вразумительной информации. Ладно, забыли и проехали. Но в следующий раз будь, пожалуйста, повнимательнее. Кто-то же все эти годы следит за Романовыми, а мы с тобой так и не знаем, кто и зачем.

Ворон обрадовался, что на этот раз все обошлось без кровопролития. Он и сам понимал, что с этим переодевающимся наблюдателем что-то не так и надо было бы проследить за ним, но это означало бы потратить еще какое-то время, и, вполне возможно, время немалое, а ему так не терпелось вернуться к Камню, рассказать об увиденном, поде-литься своим возмущением и, самое главное, попросить… Просить он боялся, но в то же время надеялся, что просьба его будет услышана. Ему так хотелось, чтобы все было по-другому!

– Камешек, а Камешек? – осторожно приступил он к главному.

– Ну, что еще?

– А ты согласен, что если бы не переодетый, то Леля могла бы познакомиться с Вадимом?

– Наверное, могла бы. Но ведь не познакомилась.

– В том-то и дело, – вздохнул Ворон. – А правда же, было бы хорошо, если бы они познакомились? Он ей так давно нравится, она о нем все время мечтает, даже стихи об этом пишет. Надо бы помочь девочке. Чего же ей так страдать?

– Ты что имеешь в виду? – нахмурился Камень, почуяв недоброе.

– Ну… это самое… Ну, ты сам знаешь, – смутился Ворон.

– Нет!!! Не смей мне этого предлагать! Не смей даже думать об этом!

– Ну, Камешек, миленький, – взмолился Ворон, – ну пожалуйста, я очень тебя прошу! Ведь так будет лучше для всех.

– Для кого – для всех?

– Для Лели. Она же так этого хочет.

– Еще для кого? – требовательно спросил Камень.

– Для Вадима.

– Это еще почему? С чего ты решил, что для Вадима это будет хорошо?

– Ну как же, Леля такая чудесная девочка, такая талантливая, неординарная, красивая. Ему с ней хорошо будет. Она будет его любить, будет ему стихи посвящать, а он будет радоваться и гордиться.

– Ага, потом они поженятся, будут жить долго и счастливо и умрут в один день, – насмешливо добавил Камень. – В твоей тупой башке нет ничего, кроме дешевой романтики, которой ты набрался непонятно где.

– Очень даже понятно где, – с достоинством возразил Ворон. – В книгах. Ты же знаешь, я почитать люблю, где брошенную или просто забытую книжку увижу – обязательно остановлюсь и почитаю. Если бы можно было оттуда сюда книги забирать, я бы ограбил какую-нибудь библиотеку и целыми днями читал бы. Чем тебе моя идея не нравится? По-моему, очень хорошая идея.

– Идея плохая, и ничего хорошего в ней нет, – отрезал Камень. – Реальность менять нельзя. Это закон.