Дорога без привалов

Самого его разнесло в клочья. Бронепоезд остановился. Пушки танкистов ударили по нему. Загорелся паровоз, вагон… скоро пылал весь броневой состав. Выскакивающих из него фашистов вбивали в землю пулеметы.

— Я не забуду этого сержанта… Опять вот — имени не знаю, а забыть — не могу. И девчоночку эту… Когда мы хватились, ее и след простыл. Кто такая? Связная? Партизан мы там не встречали. Пришла из городка? Это же двадцать пять или тридцать километров, через фашистские заслоны, а ей лет одиннадцать или двенадцать, не больше. Мы лет десять назад даже к писателю Смирнову Сергею Сергеевичу обращались, да разве найдешь ее теперь, эту замечательную девчоночку?!.

Потом был Шяуляй. А за Шяуляем — последний бой Николая Сухих.

До Риги оставалось километров сто двадцать пять. Они не спали трое суток и уснули мертвецки. Была ночь. Но пришел командир батальона и разбудил три экипажа разведки. И обоих Николаев, конечно, разбудил. Надо было разведать путь и переправу через речку впереди.

Бажуков шел на первой машине. Сухих — на третьей. Местность была холмистой, двигаться следовало осторожно. Последний перед речкой холм решили обогнуть по лощине возле леса. В полукилометре справа показался домик. Танк Бажукова двинулся к нему. Все было спокойно. За первым танком пошли остальные.

Вдруг первый дернулся и вспыхнул. Ударили пушки. Справа в лесу заработали минометы. Засада!

Командир разведки, находившийся в третьей машине, выпрыгнул, чтобы лучше уяснить обстановку. Командование оставшимися танками на время принял Николай Сухих. Первый горел, второй повернул влево, в рожь, третий двинулся к лесу. Надо было принять бой. Надо было держаться до прихода основных сил.

Николай Бажуков, когда его машину саданул вражеский снаряд, был как раз на связи с комбатом и успел передать:

— Танк горит. Встретили противника, силы неизвестны. Будем вести бой двумя коробками, — и выбрался из танка, раненный в живот и в ногу.

Он выбрался и пополз к домику, а за домиком наткнулся на землянку, в которой прятались жители, ему сделали перевязку, и он пополз обратно, туда, где вели бой его друзья.

А им приходилось трудно. Они отстреливались, но снаряды кончались.

Николай Сухих услышал стук по башне. Он открыл люк и помог влезть командиру разведки, своему командиру. Тот был ранен: сквозная в плече и разрывная выше колена.

Фашисты были совсем близко, метрах в ста. Приходилось все время маневрировать.

Миша, заряжающий, закричал:

— Все, Коля, амба, снаряды кончились!

Николай стал перевязывать командира. Он успел наложить пакет на плечо и начал обкручивать бинтом, как вдруг сильно пыхнуло пламя и его бросило с сиденья.

Очнулся — ничего не видно, дышать нечем, плотный горький дым дерет горло. Надо вылезать. А голова гудит и раскалывается, правые нога и рука совсем не чувствуются, будто их нет. Надо вылезать!.. Левой рукой он нащупал первое сиденье, подтянулся, потом ухватился за второе, подтянулся еще… вот и край люка. Люк открыт: через него выбрался командир.

Теряя сознание, Николай уцепился за край, вытащил тело по пояс и больше не мог шевельнуться. В глазах темно, огонь лижет лицо и руки.

Рядом полз поммеханика с первой машины, учитель, увидел — заорал:

— Колька, горишь!!

Он и сам знал, что горит, но крик этот подстегнул, как бы вернул сознание. Николай рванулся и упал с башни. Возникла боль, и он немного пришел в себя.

Подполз еще один парень с первой машины, и они с учителем через передний люк вытащили механика-водителя, он очень сильно обгорел. А его помощника и Мишу-заряжающего вытаскивать не стали: были мертвые.

Немцы приближались. Николай левой рукой отстегнул две «лимонки» и швырнул их в сторону немцев. Те притихли, а танкисты ползком потянулись ко второму танку. Тот еще сопротивлялся. Ребята в танке заметили своих и, прикрывая, стеганули по фрицам из пулеметов. Фашисты залегли, и Николай с товарищами сумел доползти до шоссе; там они залегли в кювете. Их собралось здесь пятеро — израненные, обожженные, очумелые.

Только тут Николай увидел, что правая стопа у него отбита. Она болталась на коже и клочьях мышц. Остерегаясь шевельнуть правую перебитую руку, левой он вытащил из ножен финку и стал примериваться, как лучше отхватить стопу, чтобы не болталась.

— Не дури — сказали ребята, — может, еще приделают.

Рассвело. Чадно горели две коробки. Родненькие, изуродованные, конченые. Последний танк еще отбивался. Снаряды вышли и в нем, ребята воевали пулеметами. А хода у машины уже не было: снарядами выбило второй опорный каток справа и гусеницу.

Они в кювете приготовились встретить атаку фашистов. Николай в левую, пламенеющую от ожогов руку взял пистолет.

Вдруг на шоссе показались две бронемашины. Они шли из нашего тыла. И все же еще нельзя было сказать, что за машины, чьи — наши или немецкие.

— Ну, ребята, — сказал учитель, — если помирать, так с музыкой, — и поудобнее приладил автомат.

Но это были свои бронемашины с автоматчиками. А за ними уже двигались танки.