К замку подошли в сумерках от догнавшей грозы, но света вполне ещё хватило чтобы рассмотреть место, куда судьба занесла Жиля. Замок был не самым богатым, из камня построены только донжон7
да арка и укрепления подъёмного моста. И небольшим: ров не шире пары человеческих ростов, всего две линии стен – внешняя и стена-«рубашка» вокруг главной башни. Поэтому дома мастеровых барона не прятались, как положено, под защитой третьего внешнего кольца стен, а стояли небольшой слободой рядом с огородами по другую сторону дороги. На несколько мгновений Жиль понадеялся, что их оставят именно в слободе – и ночью он сможет убежать. Но у ворот обоих то ли гостей, то ли пленников забрали четверо новых охранников, судя по хорошей ткани одежды городской выделки, из личной прислуги баронессы. После чего повели через настоящий лабиринт разнообразных построек внутреннего двора к донжону. Около часовни Манюэль робко попытался задержаться, слишком уж вкусными запахами кухни потянуло из прохода между конюшней и кладовыми: мол, с дороги положено сначала помолиться, да и перед хозяином негоже стоять и шуметь на весь зал голодным животом. Но один из сторожей больно ткнул его кулаком в спину и, широко улыбаясь полным гнилых зубов ртом, ответил, что госпожа сама решит – нужно их кормить, или не стоит тратить даже воды из колодца.В замке своего графа Жиль никогда не был, но по рассказам отца Аббона неплохо представлял, как должна выглядеть главная зала. Манюэль в подобных местах бывал намного чаще… но и он поразился непривычной роскошью. Сам зал был размерами под стать замку и не очень велик, всего четыре роста в высоту и туазов тридцать пять в поперечнике. Но два окна рядом с местом барона были прикрыты не решёткой из ивового прута как остальные, а витражами из стекла, на которых играло закатное солнце. Освещали хозяйскую часть стола не только висящие на потолке и стенах масляные лампы, но и две восковые свечи. Да и сами стены укрывали не полотнища толстой ткани, вышитой деревенскими умелицами, а настоящие гобелены. Причём, судя по узору из листьев, самые дорогие, не византийской, а сарацинской работы. И даже доски пола под ногами баронессы покрывал не камыш и свежие ветви, а шерстяной ковёр.
Когда гости-пленники в сопровождении слуг вошли в зал, ужин был в разгаре. Никаких приказов от баронессы не последовало, поэтому подождав какое-то время, лакеи сели за дальний стол. Жиля и Манюэля посадили рядом с собой, а тот самый мужик, сурово одёрнувший алхимика возле церкви, теперь добродушно хлопнул обоих по спине и пригласил налегать на еду вместе с ними. Мол, раз хозяйка ничего не сказала – они теперь гости, а гостя положено кормить. Утолив первый голод, южанин порозовел, благодушно рыгнул и в качестве ответной любезности, как положено гостю, начал рассказывать новости и слухи. Остальные за столом слушали жадно, всё-таки замок пусть и стоит у тракта, всё же не харчевня. Путники со свежими сплетнями бывают здесь нечасто. Жиль, пользуясь тем, что за болтовнёй Мануэля про него забыли, принялся осторожно разглядывать баронессу.
Хозяйка выглядела под стать залу. Довольно молодая, хороша лицом и явно старается быть похожей на идеал красоты, про который как-то пел балладу в их деревенском трактире заезжий трувер: высветленные кожа и волосы, удлинённый овал лица, маленький рот и густо очерченные и накрашенные чёрной тушью брови. Несмотря на будний день, одета она была как на праздник. Нижнюю рубаху украшал богатый узор благородного красного оттенка, платье из муслина городской выделки старательно присборено, чтобы красиво показать большую грудь, а лента лифа и дорогой пояс древлянской работы на талии, выгодно подчёркивали пышные формы, «позволяющие полнее вкусить любовные игры». А уж сколько стоила меховая накидка из северных соболей, страшно было даже подумать. Отец Жиля, наверное, не зарабатывал столько и за год. Вот только почему-то от взгляда на баронессу пробивала дрожь.… Благородная дама явно была не в духе, символ вдовства – лёгкая ткань, покрывавшая волосы – сбилась, а взгляд, которым она случайно зацепила парня, напомнил рассказ отца Аббона про мифического зверя Скорпиуса, перед тем как съесть своим взором вгонявшего жертву в оцепенение ужаса… Обошлось. Женщина, облокотившись на подлокотник своего кресла, о чём-то говорила с сидевшим на соседней лавке Хорьком. И обоим явно было не до школяра с алхимиком. Закончив ужин, баронесса выгнала приготовившегося было петь трувера, встала и ушла. За ней покинул залу и старый рыцарь, а следом принялись расходиться и остальные. Всё тот же мужик с гнилыми зубами вывел Жиля и Манюэля из башни, нашёл им место в каком-то из домов прислуги на замковом дворе, и парень забылся тревожным сном.