Впрочем, такое бывало не только со мной. Горе у всех, а у многих свои беды поменьше, и все валятся и валятся, как снег с неба. У Фарида погибло уже двое братьев, Коля Меньшов вообще не знает, где его родные, успели ли они из Кировограда уехать или там остались, Михаилу Потаповичу (он у нас во взводе самый старый) из дома письмо пришло, что его младший сын в шестнадцать лет на фронт сбежал и его пока не нашли. Вот он и мается раздумьями, что там с его Витькой и куда того война занесет. Ну и я с женой, которая не то в Ленинграде, не то неизвестно где. Про Ленинград и тамошний голод уже ходили разные рассказы от эвакуированных, так что и у меня горе, как у остальных. Ну и всеобщее, которое одно на всех и сверх личного…
Так вот и закончился год в Воронеже. Прошли большие испытания, теперь пришли большие надежды, потому как стала наша брать и под Сталинградом, и на Кавказе, а потом и тут, на всем Дону. Двенадцатого января пошел вперед Воронежский фронт, и остановился он только под Сумами и Опошней, что совсем недалеко от Полтавы. За полтора месяца отыграли назад все то, что немцы брали за весну, лето и осень. Даже с лихвой, потому как Харьков и Белгород пошли в придачу, за лихость и умение. Лихости было, пожалуй, чуть побольше, но и умение появилось. Пушки гремели не только на Дону и Кавказе, но и на берегах Ладоги, пробив проход в кольце блокады у Шлиссельбурга.
Правда, до нас эта весть дошла с запозданием, потому как у самих тут дела завертелись, только успевай хвататься. Нашу дивизию между тем успели передать в другую армию и вернуть обратно в сороковую. И меня тоже отправили в полковую роту автоматчиков. Появилось такое подразделение в нем – фактически резерв командира полка, готовый и на острие прорыва оказаться, и подкрепить слабое место в обороне. Пожарная команда, так сказать.
Освобождать Воронеж мне не пришлось. Армия провела две операции, фактически снеся вражескую оборону перед собой и соседями. Сначала под Острогожском ухнула в котел и не выплыла большая часть венгерской армии. А потом наша ударная групировка ударила на север и вместе с соседями замкнула кольцо за спиной у занимавших Воронеж немцев. При них тоже венгры отирались, но не так много.
Южнее нас размололи еще и итальянскую армию, пришедшую на Дон продолжить традиции римского оружия. Ну вот им и венграм Бог послал, как Сеннахириму, день рассеяния.
Так что итальянцы хлебнули таких же неиллюзорных люлей, как от эфиопов и немцев, а венграм прилетело от русской армии второй раз, как и девяносто три года назад. Второй Вилагош, только куда ярче. Ну и кто-то писал, что сталинградского масштаба разгрома немцы не чувствовали со времен поражения под Иеной.
А тут, на Дону, немцев ждал еще один сюрприз. Наша армия не стала долго и упорно добивать немцев в воронежском котле, а передала эстафету соседям и двинулась вперед, на запад, пока в немецком фронте зияет пролом и резервы туда не подошли.
В этом были свои плюсы и минусы, ибо из окружения таки выдрались две большие группы немцев, и они успели подорвать много чего в Воронеже, до чего раньше у них не дошли руки. Но взамен наша армия, сбивая заслоны, упорно шла вперед и сквозь тот самый пролом вломилась в Харьков и Белгород. Да и за ними она не остановилась.
Харькова и Белгорода я, правда, не повидал, но брать Корочу пришлось. Я раньше ушел оттуда в госпиталь, и вот теперь вернулся. И возле Богодухова, памятного по сорок первому году, тоже побывал. Зима тревоги нашей стала зимой победы. Правда, в марте немцы отыграли немного назад, отбив обратно Харьков и Белгород. Жалко, конечно, но сил удержать их не хватило. Дивизии наши наступали от Дона, делая третью операцию подряд, и удержались там, где смогли. Ну, про это почитать самим можно, кто там виноват, что Харьков снова попал к немцам, пусть генералы пишут, кто из них не так повернул и не там пошел.