Значительно позднее выяснилось, что утренняя побудка от артиллерии – это был наш удар по подготовившимся войскам немцев, чтобы испортить им все с самого начала. А второй артиллерийский гром – это уже сама артподготовка вермахта, когда он-таки собрался наступать.
День у нас прошел тихо, то есть в обычном режиме. Никто не наступал, мы ждали. Все же, даже если немцам сейчас совсем не понравится полоса нашей армии, то они могут передумать и перенести удар к нам, если у соседей дело пойдет не слишком весело для них. Конечно, нам не сильно хорошо было видно, какая мощь готовится в глубине наших позиций. Мы догадывались, что немцев есть чем встретить, а возвращавшиеся из госпиталей бойцы кое-что говорили про то, что они видели – и про строившиеся в тылу укрепления, и про стоящие там войска, и про танки и артиллерию. Встретить фашистов явно было чем, вопрос больше был в том, хватит ли этого, чтобы их отбить. Особенно когда видели, сколько немецких самолетов летит туда или оттуда. Оккупанты действительно накопили огромную силу. Сдюжим ли?
У нас многие побывали в окружении, некоторые даже не по одному разу. Самым «опытным» был Ефим Колесов, попавший в окружение в Западной Белоруссии, а вышедший к своим уже ближе к середине августа. А чуть позже – новое окружение. На сей раз, правда, дорога была покороче и побыстрее. Ефим был парнем веселым и разговорчивым, но об окружениях ничего не рассказывал более трех слов, единственным нематерным из которых являлось слово «и». И я его понимал: мой скромный опыт выхода из окружения тоже был невеселым. Но стряхнуть с него пыль не пришлось.
Немецкое наступление кончилось через неделю. До Курска они не дошли, и обе их ударные группировки не соединились. Летней победы вермахта не случилось. К концу месяца их оттеснили на исходные позиции, а с августа началось наше наступление, закончившееся уже на Днепре. Август прошел в боях за Харьковщину, а сентябрь – за Полтавщину, дальше были опять плацдармы – букринский и ржищевский.
Я почти что описал круг, вернувшись на Полтавщину и к Днепру. Почти, потому что до Днепра я не дошел. Километрах в пятидесяти от реки немецкий снаряд разорвался совсем недалеко от меня. Что это было за место? Да кто его знает! Наверное, это была уже Киевская область, потому как мы наступали, потихоньку поворачивая на северо-запад. Собственно, от того же Букрина до Киева не так чтобы и далеко, километров сто птичьего лета.
Перед взрывом был хутор Дмитровщина, а до того – село Пески. Или Возки? Сложно сейчас уже сказать, но что Днепр недалеко, это чувствовалось. Немцы держались только на отдельных направлениях, поэтому стоило обойти их, так они спешили отойти. Ну а поскольку число мостов через Днепр невелико, то немецкие войска невольно сбивались в сторону этих самых переправ. Чем иногда и можно было воспользоваться. Потом в госпитале со мной лежали ребята-мотострелки, так они говорили, что Букринский плацдарм им сначала достался почти даром. Ударив, попали в такое слабое и полупустое место и быстро проскочили к самому Днепру. На той стороне – село Зарубенцы, в котором серьезных сил немцев нет. А на этой стороне – партизаны, которые подсказали, где в реке лежит полузатопленный немецкий понтон, поскольку со своими переправочными средствами очень туго. Паром кое-как починили, нашли разные подручные средства, и к утру на том берегу был уже целый мотострелковый батальон. Танки и серьезную артиллерию переправить было не на чем, поэтому они могли поддержать только огнем через реку. Река форсирована, и практически без потерь. Бывает же такое везение. А другая дивизия, выйдя к Днепру, натыкалась на подготовленную оборону, и такой же успех ей стоил большой крови. Собственно, говорили, что весь правый берег был немцами подготовлен к обороне, но вот их войска не всегда успевали дойти до нужного места. В Зарубенцах не успели, там-то пришли вовремя. Наверное, на походах к Днепру была такая вот гонка: кто быстрее выйдет к реке. А потом, как расширяли этот Букринский плацдарм, скольких сил и крови это стоило!
Но я это уже не увидел, только слышал рассказы, потому что за тем вот хутором снаряд упал близко ко мне. А нас ведь раньше учили наступать за огневым валом, прижимаясь к нему так, чтобы нас осколки не доставали, но и не удаляясь далеко от него, чтобы немцы не успевали очухаться, когда вал уйдет дальше, то есть чтобы вместо следующего снаряда на голову немца свалился я. Должен сказать, тяжелая наука, нервная. Ведется она вслед за настоящим огневым валом, так что двигаешься и ждешь, что какой-то снаряд или мина вопреки расчетам, грохнется не туда, куда надо, отклонившись больше, чем рассчитали. А его осколки достанут тебя… Но по отношению к вражеским разрывам наука не помогала.