Дорога дней

— Вот тогда летчик и выпрыгивает с парашютом, — сказал Амо.

— А этот парашют, ребята, — вставил Погос, — просто как зонт. Раскрывается, и человек уже не падает, а плавно опускается на землю.

Мы допоздна проговорили о парашюте. Мы с Чко так и не поняли, почему зонт поддерживает человека, но устройство парашюта до мельчайших «технических подробностей», среди которых самым основным было его сходство с зонтом, мы усвоили.

Домой я возвратился взволнованный, смятенный, и всю ночь мне снились зонты.

Следующий день был воскресный. Когда я проснулся, родители куда-то собирались.

— Быстренько умойся, — приказала мать, — выпей чаю, и пойдем.

— Куда?

— К тете.

Я очень любил ходить к тетке — у них был такой большой фруктовый сад, — но в тот день отказался:

— Не пойду.

— Почему? — удивилась мать.

— Уроки надо учить, уроки, — озабоченно ответил я.

— Ну, как знаешь, — сказала мать. — Только смотри не шали.

Я остался один и решил исполнить задуманное.

А задумал я вот что.

Несколько лет назад, когда мой отец болел не так часто, была у него своя лавка на Кантаре. Раньше, слушая рассказы матери или соседа, я представлял ее такой же большой, как у парона Рапаэла. Но вскоре узнал, что лавка-то вся валяется вместе с разным хламом у нас дома под тахтой. Это был огромный зонт, вернее, толстая, как рукоятка лопаты, палка, над которой раскрывался сшитый из белой когда-то бязи купол. Просто-напросто каждый день в своем углу на Кантаре отец втыкал его в землю рядом с ящиком с инструментами и работал в его тени, чтобы солнце не припекало голову.

Вытащить зонт из-под тахты было делом минутным. Я раскрыл его, проверил металлические спицы и, закрыв, потихоньку выскользнул из дому.

Через минуту я уже расхаживал по рапаэловской крыше, которая была выше всех других. Во дворе под тутовым деревом сидели на тахте Грануш, Мариам-баджи, Србун и о чем-то беседовали, а Каринэ копалась в огороде.

На крышу я пробрался незаметно, мог так же незаметно и спрыгнуть, но мне хотелось, чтобы все видели мою храбрость, и поэтому, стоя уже на самом краю с раскрытым зонтом, я крикнул:

— Парашют, парашют!.. — и, крепко ухватившись за ручку зонта, спрыгнул с крыши.

— Вай, ослепнуть мне! — закричала Мариам-баджи и, ударяя руками по коленям, бросилась ко мне, а за нею все остальные.

Еще в воздухе спицы «парашюта» прогнулись, зонт вывернулся, потом обвис, и я камнем шлепнулся на землю. От острой боли в ноге я закричал.

У Мариам-баджи подкосились ноги, и она хлопнулась на колени. Остальные подбежали и подняли меня. На земле рядом со мной валялся исковерканный зонт.

Очнулся я дома, на тахте. У изголовья плакали мать и Мариам-баджи, какой-то очкастый мужчина ощупывал мою левую ногу.

— Доктор это… — послышался сзади чей-то шепот.

Действительно, это был доктор, который с помощью сестрицы Вергуш перевязывал мне колено.

А рядом стояли отец и парон Рапаэл.

Закончив дело, доктор пошел мыть руки, мать заторопилась за ним с чистым полотенцем. Вскоре, вытирая руки, доктор снова вошел в комнату.

— Пройдет, — сказал он, — ничего страшного.

Он взял со стола широкополую шляпу.

Отец сунул руку в карман и беспомощно оглянулся.

— Я его пригласил, я и провожу, — вполголоса сказал парон Рапаэл и, будто незаметно, сунул врачу в карман пиджака пятирублевку.

Доктор ушел, с ним парон Рапаэл. Мать и Мариам-баджи, успокоившись, перестали плакать, а отец, обращаясь к стоящему в сторонке Газару, сказал:

— Вот это человек, я понимаю!..

КРУЖОК ЛИКВИДАЦИИ БЕЗГРАМОТНОСТИ

На другой день после совершенного мною «подвига» выяснилось, что врач сказал правду: нога почти не болела и не было надобности ни в знахаре, ни в яху[20] как предлагала жена нашего соседа Хаджи — Србун, не верившая докторам. После случая с парашютом отношения обитателей нашего двора переменились: женщины повеселели, так как моя шалость внесла разнообразие в их полную забот жизнь и дала повод к оживленным разговорам.

Я уже говорил, что после этого случая авторитет Рапаэла только возрос в глазах моего отца. А Газар, как известно, не доверявший парону Рапаэлу, теперь ничего не мог возразить в ответ на восторженные похвалы отца.

— Ну послушай, ведь он не брат мне… Не брат ведь? Но видал?.. Человек в беде и узнается… — простодушно философствовал отец.

Моя мать, чтобы как-то отплатить парону Рапаэлу, испекла гату[21] и вместе с бутылкой водки и сушеными фруктами отправила ему.

За те несколько дней, что я пролежал в постели, я успел многое понять и передумать. Первое время я стеснялся, что заставил волноваться домашних и соседей. Постепенно это чувство уступило место другому — я заметил, что моей жизнью интересуются почти все. Мариам-баджи, Амо и Погос, мой близкий друг Чко и… школьные товарищи, учителя, товарищ Сурен.

В тот же день, как я слег, вернувшись с работы, навестил меня и товарищ Сурен.

Когда он вошел, отца не было дома. Мать сбилась с ног, желая угодить редкому гостю, а обступившие мою постель Погос, Амо и Чко притихли.

Поздоровавшись с моей матерью, товарищ Сурен подошел к нам и сказал, смеясь: