Дорога дней

— Он ему сказал: «Рапаэл, не думай, что так легко отделался. Магазин-то мы обчистили, да только там ничего не было, а вот теперь за дом твой возьмемся…» А братец Рапаэл спросил: «Почему?» Бабик сказал: «Потому что ты должен дать тысячу туманов…»

Рапаэл решительно отрицал эти слухи, но в тот же вечер пришел к нам домой и долго о чем-то шептался с отцом. Я дремал и не слышал, о чем они говорили, только раза два послышалось мне имя знаменитого Бабика.

На следующий день родители отправили меня и Зарик к тетке.

— Давно вы у них не были, — сказала мать, — пойдите. Завтра воскресенье, там и заночуете.

Мы, конечно, очень обрадовались.

Целый день гостили у тетки и только в воскресенье вечером вернулись домой.

Отец сидел на своем стульчике и латал туфлю. Он был непривычно весел. Мать стирала в углу. В такие дни она очень уставала и становилась раздражительной. Но сегодня и у нее было хорошее настроение, она улыбалась и была ласкова с нами. А когда я, пользуясь хорошим настроением родителей, заикнулся о новых носках, мать охотно согласилась:

— А как же! Свяжу, родненький, свяжу.

В последнее время парон Рапаэл стал часто захаживать к нам. И вообще, он стал очень любезен почти со всеми. Как-то даже сказал Мариам-баджи:

— Не обижайся на Грануш, сестрица, ведь она женщина, а у женщины, известно, волос — длинный, ум — короткий.

При встрече с Рапаэлом отец уже не стеснялся, улыбался и разговаривал с ним как равный.

Такая перемена в отце была мне непонятна. Непонятны были и слова, как-то сказанные им матери:

— Хорошо, что так вышло, жена, а то в долгу быть — что гору нести.

СТРОИТЕЛЬСТВО НОВОЙ ШКОЛЫ

Кофейня черного Арута вновь бурлила и клокотала, как кипящий котел.

Вот уже несколько дней новая весть волновала жителей квартала, и каждый из них воспринимал ее по-своему. Жестянщики без особого интереса отнеслись к ней — казалось, их вконец оглушил бесконечный грохот мастерских, — но остальные обитатели квартала, в особенности хозяева различных лавчонок, расположенных вокруг кофейни черного Арута, и мастеровые вроде моего отца проявляли живой интерес к этой новости.

Особо любопытствовали также бывший генерал, ныне школьный бухгалтер Алагязов, лысый Пион, отец Остолоп, керосинщик Торгом, наш сосед Хаджи, дголчи Газар и Другие.

Отец мой опять хворал; лежа в постели, обложенный подушками, он пил липовый чай. А последние новости приносили ему соседи.

— Э-э, знал бы ты, Месроп, что говорят в кофейне! — поблескивая глазами, говорил Газар.

А в кофейне говорили вот что.

Месяца два назад на церковном дворе объявились какие-то люди. Они измерили двор и ушли, оставив на стенах церкви и на деревьях, росших во дворе, какие-то непонятные отцу Остолопу знаки. Поначалу отец Остолоп не придал этому особого значения, но постепенно, как он сам рассказывал генералу Алагязову и остальным, «дело стало принимать дурной оборот». Однажды отца Остолопа вызвали в горсовет.

— Пригласили меня войти, благословенный, — обращаясь к генералу Алагязову, рассказывал он, — и какой-то человек сказал: «Садитесь, гражданин святой отец». Сел. «Гражданин святой отец, говорит, наше правительство решило отобрать половину церковного двора». — «Благословенный, говорю, правительство всемогуще». — «Гражданин святой отец, говорит, отбираем, чтобы построить школу». — «Благословенный, говорю, спокон веков при монастырях бывали школы». Он засмеялся: «Сначала построим школу, говорит, а потом, может, и церковь закроем». Тут я призадумался.

Отец Остолоп рассказывал эту историю в кофейне черного Арута, где демонстративно отказывался от спиртного и пил только черный кофе.

Я и Чко случайно оказались возле кофейни и теперь охотились за каждым словом, долетавшим из открытой двери вместе с густым паром.

Выслушав рассказ отца Остолопа, генерал Алагязов загадочно помолчал и поднял палец. Сидевшим с ним за столом Хаджи, Рапаэлу и двум незнакомым персам (а также мне и Чко) стало ясно, что бывший генерал собрался держать речь.

— Уважаемые, — начал он, — святой отец, необходимо поощрять данное мероприятие нашего мудрого правительства. Мы — воины нашего правительства, солдаты, — он повторил это по-русски, — и необходимо, чтобы мы подчинились нашему правительству, как солдат своему командиру. Хорошо говорят русские: наука есть свет. — Это он тоже сказал по-русски.

— Что?

Он перевел:

— Наука есть свет… и прочее…

Отец Остолоп помрачнел. Было видно, что не это он ожидал услышать.

— Да-с, — продолжал Алагязов, — просвещение — дело благое… и прочее. Я теперь работаю в школе и знаю, да-с…

— А церковь, благословенный?.. — прервал его отец Остолоп.

Генерал промолчал.

— В квартале откроют еще две кооперации, — сказал кто-то из сидящих за столом.

— Промкооперации, да-с, — озабоченно ответил Алагязов и, обращаясь к отцу Остолопу, спросил его: — Святой отец, государственный человек так и сказал — школа?..

— Школа, благословенный, школа.

И тут, неизвестно почему, генерал Алагязов рассвирепел:

— Не верьте, уважаемые, людской лжи, тьфу!.. А злые языки говорят, будто не школа, а казармы… и прочее.