Дорога дней

Запас сказок и разных историй, которые я знал, очень быстро иссяк. Некоторые из них я рассказывал по многу раз. А глаза Букашки-Микича требовали еще и еще. Вот почему среди посетителей читальни детской городской библиотеки появился еще один. Библиотекарша Асмик, молоденькая и добрая девушка, очень полюбила новичка, который до самого закрытия библиотеки, то есть до позднего вечера, засиживался за столиком в углу и, уткнувшись носом в страницу, проглатывал книгу за книгой.

Из библиотеки мы выходили вместе. На углу улицы расставались. По дороге беседовали о прочитанных книгах, о том, что еще я должен прочесть. И когда библиотекарша уходила, я думал о том, что Асмик такая же красивая, как Егинэ или Каринэ и что с ней тоже можно обручиться.

Слава обо мне как о рассказчике все росла. Слушателей у меня становилось больше с каждым днем. В основном это были такие же пацаны, как Вардан и Татос, но иногда приходили и «старички». Лохмотьев на них не увидишь, наоборот — многие из них одевались очень хорошо: черные шевиотовые брюки дудочкой, косоворотки из той же материи, подпоясанные узеньким кожаным ремешком. Они приходили, молча слушали и уходили безразличные и мрачные.

Ребята боялись их, и стоило появиться кому-нибудь из «старичков», как тот или иной беспризорник тут же «сматывался» и прятался за каменными надгробиями.

Я не понимал, чего они боятся. Но однажды, когда меня пришел послушать парень с глубоким, длинным шрамом на щеке, больше половины моих слушателей мгновенно улетучилось.

В этот день я собирался рассказать ребятам книгу, которая называлась «В огнях революций». Книга мне очень понравилась, я не сомневался, что она придется по душе слушателям, но с появлением незнакомого парня число их так поредело, а мрачный взгляд пришельца вызвал такую растерянность среди оставшихся, что я ничего не смог толком рассказать.

Пока я рассказывал, парень молчал. Я кончил, он медленно поднялся, подошел ко мне и спросил:

— Как зовут?

— Рач.

— Рач? Ну ладно. — И он повернулся к собравшимся: — Сос, Ерванд и ты, Рыжий, ну-ка порастрясите этот мешок с костями. — И, уходя, бросил: — Ты, падло…

Остального я не расслышал. Те трое накинулись на меня. Они бы еще долго «трясли мешок с костями», но, едва тот парень ушел, выскочили из своих укрытий Вардан, Тагос, Шаво и другие и забросали их камнями.

Когда они удрали, Шаво сказал:

— Ты от этого Длинного подальше держись, он уже троих прирезал, на Нытика-Гево работает.

Ухватившись за ремень Шаво, дрожал, перепуганный, Букашка-Микич.

НЫТИК-ГЕВО

Снова Нытик-Гево. Уже в который раз я слышу имя этого обыкновенного жестянщика из нашего квартала. Его имя Шаво произнес со страхом, страх был написан и на лицах остальных ребят. Все вдруг стали прощаться, ушел и Вардан, даже не ответив на мой вопрос о встрече на завтра.

Я не сделал им ничего плохого и, конечно, понимал, что я здесь ни при чем, — ребята просто боялись.

Они медленно спустились с Кондского кладбища, свернули на улицу, которая теперь называется «Майская», и исчезли в лабиринтах кривых улочек. Они спускались медленно, но я понимал, что они удирают, удирают в смятении, как от неизлечимого заразного больного, который тем не менее дорог им и которого они любят.

Когда не стало видно и Шаво, шедшего последним, и я остался один на кладбище, меня вдруг обуял страх. Я бросился бежать сломя голову и пришел в себя только в нашем квартале.

Я уселся на церковном дворе и стал думать. Почему они убежали? Что же я сделал такого, чем подвел этих славных ребят? И при чем тут Гево, этот маленький человечек, вечно вымазанный в саже, с вечно слезящимися глазами, этот «молчальник», как называли его у нас в квартале? То, что он мог одолжить Вардану деньги и потом по пятам преследовать его, требуя долг обратно, было еще объяснимо. Но что означали слова Шаво: «Длинный работает на Нытика-Гево» — и как мог «работать» на столь жалкого человечка длинный парень, который наводил ужас на всех? По одному только его слову три беспризорника, которые до этого вместе со всеми как зачарованные слушали мои рассказы, безжалостно избили меня.

Я долго ломал голову, но ничего не мог понять.

И вот уже несколько дней, как я не встречался с Варданом и с остальными ребятами. Странно, ведь я искал их и на Кантаре и в парке Коммунаров, но нигде, нигде не встречал своих друзей. Более того: те беспризорники, которых я знал в лицо и которых не раз видел в кругу моих слушателей, теперь избегали меня. Некоторые прикидывались, будто не знают меня, другие недовольно отмахивались, когда я расспрашивал их о Вардане, Шаво и об остальных:

— Да отстань ты от них!..

На четвертый день я совершенно случайно встретил самого Вардана. Он заметил меня, когда удрать уже было невозможно.

— Здорово, Вардан-джан.

Мой друг вздрогнул, поспешно огляделся, чтобы убедиться, не подслушивает ли нас кто-либо.

— Ну что я вам плохого сделал? — не давая ему опомниться, спросил я.

— Да что ты говоришь! — прошептал Вардан. — Ты ведь наш брат! Не в этом дело, черт с нами. Мы только боимся, как бы с тобой чего не стряслось.

— Как это?