Дорога дней

Те двое на мгновение опешили. Я сильно ударил кулаком в лицо одного из них. Ярость придала мне силы. Беспризорник, поскользнувшись, упал.

— Ай да молодец сын башмачника! — послышалось в толпе.

Я оглянулся. Помаргивая слезящимися глазами, улыбался жестянщик, по прозвищу Нытик-Гево.

Вардан вскочил. Силы теперь стали равные, и у обоих беспризорников мгновенно пропала охота драться, тем более что сзади послышались трели милицейского свистка.

— Беги! — шепнул мне Вардан и тут же скрылся в толпе.

Те двое тоже улизнули, а я поднял с земли шапку, отряхнул ее и медленно пошел к дому сквозь поредевшую толпу зевак.

— Кто тут дрался? — послышался сзади голос милиционера.

— Да беспризорники, удрали уже, — ответил Нытик-Гево.

Меня не остановили. Я пришел домой взволнованный, быстро умылся и побежал в училище. На урок я опоздал.

НОВЫЙ ДРУГ

Вардан был старше меня на два года, но роста мы были одинакового. Что же касается моих знаний, то по сравнению с ним я был, по его собственному выражению, «ученая голова». Вардан едва разбирался в грамоте и мог прочесть только заглавные буквы газет.

На другой день после драки, выйдя по каким-то делам во двор, я заметил, что у ворот мне кто-то подает знаки. Я сразу признал его, подошел. Из кармана драных штанов он вытащил горсть черешен и протянул мне.

— Да что ты?

— Черешня. — Вардан улыбнулся. — Ешь. Первая это, я сам еще не пробовал.

— Ну и ты поешь.

— Я после.

— Нет, коли ты не будешь, и я не буду.

— Ну ладно, — сказал он, выбрал четыре парные черешни, повесил по паре на уши, остальное снова протянул мне и попросил: — Ну, ешь.

Я взял.

Мы стояли и не знали, о чем говорить. Вардан не мог лучше выразить свою признательность, а я стеснялся его о чем-либо спрашивать.

Наконец он сказал:

— Рач!

— Чего?

— Ты пионер?

— Нет еще.

— Жаль…

— Ты где живешь? — спросил я.

— Когда как, — ответил он беспечно. — Теперь тепло, ночую на Кантаре, на Кондском кладбище, в Ходах Сардара…

Снова эти Ходы Сардара! Услышав о них, я невольно содрогнулся.

— Рач, сватушка! — позвали из мастерской.

— Вечером на бульвар придешь? — поспешно спросил Вардан.

— А зачем?

— Приходи, я там буду, там в столовой музыка играет.

Меня не интересовала музыка, которую играли в столовой на бульваре, но я целый день с нетерпением дожидался вечера.

Наконец закончились занятия в училище. После обеда я часа два позанимался у товарища Папаяна и оттуда сразу отправился на бульвар.

В открытой столовой играл небольшой ансамбль восточных инструментов. Дголчи, полная противоположность Газару — худосочный молодой человек, в сопровождении зурны протяжно пел хриплым, надтреснутым голосом:

Яр, сердце твое — камень,
Не любишь меня,
Бессердечная Яр…

Эта песня разносилась из столовой вместе с ароматами люля-кебаба и шашлыка и плыла дальше, смешиваясь с шелестом деревьев.

Я встретил Вардана возле столовой. Прислонившись к дереву, он слушал, покачивая головой в такт песне.

— Добрый вечер, Вардан, — сказал я, подходя к нему.

— Пришел? — обрадовался Вардан. — Здорово! Погоди, я сейчас стащу чего-нибудь, поедим, потом пойдем в парк Коммунаров, там сегодня фокусник выступает.

— Не воруй, — попросил я.

— Ты сыт, наверно, а я есть хочу, — жалобно сказал он.

У меня было немного денег, потому что отец отдавал мне каждый месяц пятьдесят пять копеек из моего заработка.

— Погоди, — сказал я, — сейчас куплю тебе поесть.

Я вошел в столовую.

Немного погодя Вардан жадно поглощал шашлык, завернутый в кусок лаваша.

— Ну, теперь пошли, — сказал он, наевшись.

В парке Коммунаров ограда была высокая да и сторож мог заметить, но Вардан и слушать не хотел о билетах.

— Ну вот еще, и на это деньги тратить? — удивился он так искренне, что я тут же согласился с ним.

С кошачьей ловкостью он вскарабкался на ограду, помог и мне, и вскоре мы оказались в парке.

— Говорил я тебе! — торжествующе прошептал Вардан.

На открытой эстраде какой-то человек в черном длинном балахоне выделывал разные фокусы. Он вынул из ящичка лист бумаги, разорвал на мелкие клочки, положил все в ящичек, закрыл его, произнес какие-то слова, и, когда снова открыл ящичек, оттуда вылетели два настоящих белых голубя и сели ему на плечи, а клочков бумаги как не бывало. Он сунул голубей в карманы, потом развел руками, и из ящика снова вылетели голуби, с белыми бумажными лентами на лапках. Потом фокусник проглотил бумагу, и изо рта его повалил дым и стали вырываться языки пламени. Дым окутал всю сцену, и, когда рассеялся, на сцене не было уже ни фокусника, ни ящика, ни голубей.

Меня всецело поглотило это зрелище, но надо было видеть, какими зачарованными глазами смотрел мой товарищ! Печаль в его глазах исчезла, и они горели, как два уголька; от удивления он приоткрыл рот и выпятил губу.

Вдруг Вардан потянул меня за рукав. Выражение его лица сразу изменилось, в глазах снова застыла печаль.

— Пошли, — хрипло сказал он и бесшумно прошмыгнул между рядами.

Удивленный, я вышел вслед за ним и вдруг заметил в толпе вчерашних беспризорников.

Мы остановились в темной аллее.

— Бить пришли, — сказал он.