Дорога дней

Дела у меня шли неплохо и в музыкальной школе. Кроме музыкальных, мы там проходили и общеобразовательные предметы. Я учился в третьем классе и благодаря Егинэ, которая продолжала заниматься со мной, постепенно убеждался, что не такой уж я тупой, как говорила (и я этому верил) товарищ Шахнабатян.

И странно: то, чему в свое время никак не могла научить меня товарищ Шахнабатян, я легко усваивал с помощью Егинэ и моей новой учительницы товарища Лусик. Лусик и Егинэ были уверены, что я успешно закончу этот учебный год и в сентябре уже смогу учиться в четвертом классе. Что же касается музыки, то моим учителем и в училище и дома был товарищ Папаян, который, по свойственной ему мягкости, не мог скрывать своего восхищения и сердился на меня только тогда, когда я без нот пытался что-нибудь подобрать по слуху.

— Перестань, Рач, — отчитывал он меня, — неужели это может тебе нравиться? Ну что ж, вероятно, твой отец прав: не музыкантом будешь, а «скоморохом».

«Скоморохом» быть мне не хотелось, и поэтому после двух-трех подобных замечаний я бросил эти вредные и бесцельные упражнения.

Правда, от этого уроки стали скучнее, но зато мой учитель был очень доволен и даже как-то подарил мне портрет Макара Екмаляна[27].

Так я жил спокойно и безмятежно. Потянулись вереницей счастливые дни, и вдруг один случай вновь смутил и взбудоражил меня.

Во дворе нашей мастерской был навес, под которым складывали стальные листы и стержни. Под тем же навесом лежала груда испорченных деталей — металлический лом, который мы вскоре должны были сдать на новый металлургический завод.

Однажды утром мастер Амазасп послал меня на этот склад за стержнями. Подбегая к навесу, я увидел, что за грудой железа притаился тот самый мальчишка, который стащил мой арбуз и которого я видел еще на митинге.

— Вай! — удивился я.

Парень умоляюще посмотрел на меня и поднес палец к губам:

— С-с-с!..

В ту же минуту во двор вошли два милиционера.

— Мальчик, — подозвал меня один из них.

Парень еще раз подал мне знак молчать и проскользнул в щель между листами железа.

Я подошел к милиционерам.

— Ты что тут делаешь? — опросил милиционер.

— Я? Я рабочий, — ответил я гордо.

— Рабочий? Эдакий-то малец? — недоверчиво улыбнулся милиционер.

Но в это время из окна мастерской высунулась голова моего мастера:

— Эй, сватушка, что так долго?

Тут он заметил милиционеров и вышел во двор.

— Что такое?

— Ваш, рабочий?

— Кто, Рач?

— Этот мальчик.

— Ну да, Рач. Ученик наш, а что?

— Ничего, — улыбнулся милиционер и обратился ко мне: — Сюда беспризорник один не забегал?

Я немного растерялся:

— Какой еще беспризорник?

— Да ты что, беспризорников не видал?

— Не видал… то есть видал, на Кантаре.

— А здесь?

— Нет.

— Точно?

— Точно.

— Ну, тогда извини. Извини, товарищ, — обратился он и к мастеру Амазаспу, который толком еще ничего не понимал.

Милиционеры пошли к выходу, у ворот один из них обернулся и сказал:

— До свиданья, сватушка.

Оба рассмеялись.

Когда они ушли, я взял стержни и вместе с мастером вошел в мастерскую. Но немного погодя нашел повод и снова вышел во двор.

Мальчишка уже выбрался из своего убежища и, присев на корточки, потирал плечо.

— Обрезался, черт!

Я подошел к нему. Он посмотрел на меня усталыми глазами и, страдальчески улыбаясь, повторил:

— Обрезался, черт…

— Тебя искали? — спросил я.

Он кивнул:

— Спасибо, выручил, браток.

— За что тебя?

— Да вот. — Он вытащил из-под листа железа большой белый калач, украшенный черными следами от его пальцев.

— Беспризорник?

— Ага, — как-то сник парень.

— А я тебя видал два раза. В прошлую осень на вокзале ты у меня арбуз стащил.

— Не помню.

— Тебя как зовут?

— Вардан. А тебя?

— А дома у тебя нет?

— Нет. А у тебя?

— А отец, мать?

— Нет. А у тебя?

— И ни брата, ни сестры нет?

— Нет, никого нет.

Словом, мой новый знакомый был настоящий беспризорник. Я и не думал, что беспризорник может быть таким простым мальчишкой. Вардан мне нравился. Плечо его все еще кровоточило, и, чтобы остановить кровь, он прикладывал к ране замешанные на слюне комочки земли, повторяя при этом:

— Обрезался, черт!

Вскоре меня опять позвал мастер.

— Тебя зовут? — спросил Вардан.

Я кивнул.

— Ну, иди, братец, — сказал он, — и я побегу, пока не застукали.

Он поднялся, но, прежде чем уйти, разделил пополам калач и, протянув половину мне, предложил:

— Ешь, коли не брезгаешь. — И убежал, как-то странно подпрыгивая.

Этот случай мог позабыться, но в тот же день, возвращаясь домой, я снова встретил Вардана.

Он дрался. Нет, вернее, его били два таких же беспризорника.

Продавцы жареной требухи, разные бездельники столпились вокруг них, смеялись и подзадоривали:

— Бей!

— Так его!..

— Ногой его пни, ногой!..

Вардан упал на землю, скрючился и, обхватив голову руками, старался защитить ее от ударов. А те двое по очереди били его кулаками, ногами…

В глазах у меня потемнело. Я припомнил утреннее происшествие, перепачканный калач, грустные, виноватые глаза Вардана.

Меня разъярила эта мерзкая толпа, которая безжалостно ржала, наслаждаясь ужасным зрелищем, и я бросился на помощь с криком:

— Вардан-джан, Вардан-джан!..