Дорога домой

– Не знаю, – он плечами пожал, словно ему всё это совсем-совсем неинтересно. – Вы не усложняете? А что мы родственники, – он к Гансу повернулся, – так тут просто. Надо взять анализ ДНК и сравнить.

Ну вот как он может быть таким равнодушным? Ведь если он – Оберонец, то это… А что – это? Герой и всё такое?.. Нет, не это важно. Важно знать, кто ты.

Ганс оживился:

– Отличная мысль! Моя генкарта в базе есть, ты вчера обследование проходил. Сейчас звякну доку, и всё узнаем.

Пока Ганс со Степанычем разговаривал, я Тима спросила:

– Ты в порядке? Точно?

– В полном. Чего зря переживать. Вот Степаныч скажет, что по анализу получается, там и будем думать.

– Так, хорошо, – хотя чего хорошего! Ну не верю я, что Тиму всё равно. Не может такое «всё равно» быть. Значит – что? Не хочет рассказывать? Мне даже неприятно немножко стало, как об этом подумала. Хорошо, Ганс подошёл, и я ничего Тиму сказать не успела. – Вернёмся к фотографиям. Значит, ты её не видел раньше?

– Да я всю эту экспозицию помню. Не было её здесь! Даже если по каталогу проверить… – Ганс вскочил и подошёл к информационной консоли у стенда. – Ничего не понимаю…

– Что?

– «Передана двести семьдесят лет назад из семейного архива…» Мой прапрадед и передал. Но я её не помню.

– То есть эта фотография здесь уже почти триста лет должна быть?

– Да.

– А ты при этом не помнишь?

– Именно! – Ганс, похоже, всерьёз разозлился. – Но не рехнулся же я, в конце концов!

– А если это липа? – я в консоль пальцем ткнула. – И кто-то подделал данные?

– Я проверю, но взломать эту сеть невозможно.

Ага, как же!..

– Вообще-то взломать можно всё.

– Да, но за некоторые вещи руки отрывают. Или ноги – по плечи.

– Так, ладно… А не могло быть, чтобы тут… как это называется… экспозицию поменяли? Не мог же кто-то к нашему приходу эту фотографию выложил!

– Нет. Могли переместить, могли убрать… Но выложить… выложить фото мог только Михалыч. Но он легенда. Он ушёл, когда Олимп поставили на консервацию.

«А тепегь, по пгосьбе нашего командира, немного лигики…» – объявил всё тот же картавый голос в динамике. И красивый мужской голос запел что-то про время. «Не думай о секундах свысока»[9]…

Тим хмыкнул, а Ганс аж побледнел. Мне тоже жутковато стало. Вернее, не жутко, а… Как бы объяснить? Когда прикасаешься к чему-то, настолько важному и большому, что от самого осознания этих… масштабов страшно становится. Потому что марсиане могут сколько угодно о «блуждающей волне» говорить, объяснения разные придумывать, но тут же всё понятно – это лоа. Предки. Они пытаются нам что-то сказать – мне, Тиму, Гансу. И тут главное – не пытаться начать придумывать, на что они намекают и что подсказать пытаются. Если это Рада и предки, то указание будет ясным и чётким. Может оно, конечно, не сразу придёт, но когда придёт – сомнений не останется. А намёками глубокомысленными и недосказанностями всякими известно кто с пути сбивает…

Мгновения спрессованы в года,
Мгновения спрессованы в столетья,
И я не понимаю иногда
Где первое мгновенье, где последнее…

Смотрю – Тим просто слушает, и видно, что песня ему нравится, а Ганс замер, уши навострил. Вообще местами текст странно звучал, кое-что непонятно было. Или я язык не совсем понимала ещё, или в чём-то другом дело. Но вот последние слова в песне я очень хорошо поняла:

А в общем, надо просто помнить долг
От первого мгновенья до последнего.

Вот это точно было мне. Не Тиму, не Гансу. Долг. Опять долг. Долг, Путь, всё это… Понять бы ещё, в чём он, мой долг? И тут до меня дошло: а ведь если я – дочь Марка, то и я – Первая! Вот это номер…

Я чуть не завопила: не хочу! Не надо мне этого! Первые – они герои, великие лоа, воины, а я кто? Жрица-недоучка, хотя мамбо себя называю. Типа капитан наёмников, а всего экипажа – Тим с Томом. И вообще, кто лоа, и кто – я?! Всё, что умею – корабли водить и коммы ломать, это же смешно просто. А если я правильно понимаю всё это – про Долг, про Первых – то впереди меня какое-то сложное дело ждёт. Сложное и важное. Вернее, нас. Мы с Тимом для того и встретились, чтобы на Марс вдвоём попасть и узнать всё. И ладно сложное что-то, там ответственность такая может нарисоваться, что… Лоа! Не хочу!

В общем, стою я, паникую тихонечко, а песня кончилась, и Ганс вздохнул, с восторгом каким-то:

– Это же… Старая версия. Совсем старая…

– В смысле? – спрашиваю.

– У нас эту песню любят очень. Она древняя, досумеречная ещё. Но сейчас её поют немного по-другому. И текст изменился, и слова. А это, похоже… оригинал.

Гляжу, он и вправду в восторге, а сама вдруг задумалась: а на каком языке её пели? Это ведь не современный марсианский был! А я поняла практически всё… Но вот эту мысль додумать я не успела – Гансу вызов пришёл. От доктора. Ганс сходу громкую связь включил и спрашивает:

– Ну что там, док?