Дорога домой

Было ли то явлением «дикого капитализма» – об этом непременно будут спорить будущие историки. Возможно, кто-то из них, обладающий тонким, изящным и в то же время мятежным умом, придет к некоему выводу, за который в им же исследуемое время его бы без всякой жалости поставили к стенке, как отъявленного контрреволюционера и «врага народа». Этот вывод будет заключаться в абсурдном, на первый взгляд, умозаключении: то, что мы считаем крушением коммунистической идеи, в действительности явило собой апофеоз «развитого социализма», то есть стало его вершиной. Убийственным аргументом этого открытия станет буквально следующее: так называемый «дикий капитализм» поддержало такое количество «проверенных и доверенных» строителей коммунизма, что назвать результат их конечной деятельности иначе, чем планировавшийся раньше ими же «развитой социализм», никак невозможно. Именно в это время народу открыли глаза на истинную форму социализма. Оказывается, многие годы параллельно с почти дизентерийными потугами на одной шестой земного шара в «оппортунистической» Скандинавии строилось нечто похожее. Оказывается, современный капитализм – это не что иное, как «социализм с человеческим лицом». Причем выяснилось, что лицо это многим давно знакомо по агитационным плакатам с изображениями больших и маленьких вождей коммунистической партии Советского Союза, по фотографиям «рыцарей революции» в кадровых аппаратах карательных органов и по тем же фотографиям в анфас и профиль в некоторых авторитетных тюремных делах.

Насколько это «лицо» имело сходство со скандинавской социальной формацией, задумываться было некогда, потому что зазевавшийся в этот период человек рисковал вылететь из грубо сколоченной государственной лодки, несущейся по бурной, полной опасных порогов, реке стяжательства и грабежа.

Бероевцы и их младшие коллеги из охранных структур, включая государственные, накрывали всю Систему надежной крышей и выгребали из-под нее случайно попавших туда людей и конкурентов из «теневого», классово близкого, ведомства – наглой уголовной братвы. Дошло до того, что назначение на высокие общественные должности «воров в законе» не могло пройти без утверждения в «минотавровском Центре». Принято было считать, что это своего рода социальная помощь, направленная на сохранение особой национальной культуры – советской, вполне организованной уголовщины. «Незащищенная» часть общества, то есть оступившиеся когда-то раз и навсегда соотечественники, даже назначались на почетные должности «смотрящих», «авторитетов» и, более того, возводились в ранг генеральных директоров денежных предприятий. Тех, кто не понял сути этой гуманной «социальной» политики, немедленно «изымали из оборота», как неспособных к исправлению «паршивых овец». Органы и специальные службы, широко представленные в СССР, а также разного рода общественные фонды (инвалидные, инвалидно-военные, церковные, «детские» и молодежные) делили между собой налоговые и таможенные льготы, намертво вцепившись друг другу в глотки.

«Минотавр», извиваясь всем своим гибким телом, пожирал всё, что попадало ему на зуб. Бероевцы выстроились «свиньей» и вели смертельную атаку на редуты конкурентов, защищая священные территории империи «Минотавра», а, значит, и свои собственные. Теперь это была их родина, их идеология, их судьба. По стране загремела пальба, как в американском «вестерне». Доставали везде – и дома, и в тюрьме, и даже за границей. Многие успокоились, остальных успокоили.

Предприятия «Минотавра» наливались силой и кровью в то время, когда многие презирали связь с комсомольскими и шпионскими ведомствами, откуда шла эта сила и кровь, но теперь в них скопилось столько силы и столько крови, что нет мощнее их, и ни у кого сейчас нет такого запаса здоровья и долголетия.