Дорога домой

– Саудовская Аравия! Что ты сказала этому парню? – гневается он на меня. Я не видела Фрэнка в такой ярости с того дня, когда в церковном бюллетене в списке шаферов его имя по ошибке написали как «Фрэн». – Инструментарий! – продолжает он. – Можно подумать, что Крис делает бомбы и является личным помощником беи Ладена.

– Бен Ладен мертв, – замечаю я.

– Не верь всему, что слышишь, – наставляет Фрэнк. – И что это за намек на меньший спортивный зал? Как фамилия этого парня? Кто его отец?

– Лоренс, – говорю я.

– Похоже на католика, – изрекает Фрэнк.

И я прошу:

– Прекрати, Фрэнк.

Он кипит весь день, не смягчившись, даже когда мы сидим на веранде и наблюдаем за взлетающими качелями и слушаем визг катающихся на американских горках.

– Крис не должен это увидеть, – внезапно произносит Фрэнк уже позднее, лежа в постели, хотя я думала, что он давно спит.

– Он не увидит, – отвечаю я. – Да и кроме того, ему будет безразлично.

– Он заслуживает лучшего, – сдавленно говорит Фрэнк.

– Бога ради, Фрэнк, это же дурацкая статья, а не камень на его могиле.

Затем я слышу, что Фрэнк плачет. Неверные я выбрала слова с камнем на могиле. Мне всегда хотелось, чтобы муж был более чутким. Когда я всего лишь раз, вскоре после нашей свадьбы, принесла в фермерский дом полевые цветы, он накричал на меня за то, что я притащила под его крышу дикую морковь, как будто поникшие белые цветки могли превратиться в лианы и задушить его среди ночи. Справедливости ради надо признать, что они нанесли страшный ущерб соевым бобам.

«В некоторых местах их называют кружевом королевы Анны», – крикнула я в ответ, когда он хлопнул дверью, роняя слезы в клубничный джем, который варила.

Вот такие случаи. Но лет пять назад Фрэнк начал беззвучно плакать раза по два на дню. Просто тоненькая струйка, текущая из глаз. Я не сразу поняла, что на самом деле происходит. Сначала подумала, что у него какая-то глазная инфекция, но он так сердился и оправдывался в ответ на мой вопрос, что я поневоле догадалась. Он плакал над самыми тривиальными, нелепыми телесюжетами: слащавая реклама авиакомпании, в которой воссоединяются семьи, или после проигрыша бейсбольной команды Индианы.

Плач по ночам – это что-то новое с момента нашего переселения. Я тревожусь за Фрэнка. Мне бы хотелось обсудить это с Бэт, но трудно улучить секунду с ней наедине, а Фрэнка смущать я не хочу. Поэтому я просто сделала вид, что ничего не слышу. В нашу первую ночь в Виллидже, когда я в темноте положила руку ему на плечо и спросила об этом, он отпрянул. На следующее утро он на меня не смотрел, как после тех ночей в давние годы, когда бывал грубоват в постели. А мне те ночи всегда нравились и понравился бы его новый, слезливый облик, если бы он позволил хоть немного разделить с ним его ношу. Шестьдесят один год в браке: какие тут могут быть секреты?

На следующее утро, после завтрака, Фрэнк начинает писать письмо редактору. Я никогда не видела, чтобы он столь усердно над чем-нибудь работал, даже если должен был произнести речь в ходе кампании по выбору окружных уполномоченных. Мне приходится сидеть одной на улице в лучший день ярмарки, когда награждают детей, как награждали наших, как награждали нас самих. Дети выбегают с синими и красными лентами, я зову Фрэнка. Он поднимает глаза, но остается в доме, набирая текст на клавиатуре. Поэтому я предаюсь воспоминаниям одна: Бэт и ее индейки, Крис и его телята, тот ужасный день, когда теленок Криса умер во время ярмарки, потому что Бэт, как я всегда подозревала, отравила его ядом от крыс, который мы держали в амбаре, но я так никогда и не обмолвилась об этом ни словом. Я представляю маленький пруд перед амбаром, который мы выкопали для детей, чтобы они плавали летом; аккуратные ряды помидоров, за которыми я ухаживала; мое любимое место на веранде, где всегда была тень.

Но вспоминать ферму – ошибка, я обещала себе не делать этого, когда мы переберемся сюда. За первой трапезой в Виллидже – мы вместе с Бэт только приехали посмотреть – все разговоры были о сельском хозяйстве. Рост зерновых, цены на кукурузу, пестициды. Послушать, так подумаешь, что мужчины пришли на обед во время полевых работ и, едва опустошив свои тарелки, вернутся на комбайны, а женщины – на кухню, следя за зловещей грозовой тучей и размышляя, скоро ли придется спешно снимать белье. Подобная ностальгия нагнала на меня тоску, и я решила подпустить в разговор суровой правды.

– Мы продали свою ферму «Несбита», – сказала я, ссылаясь на фермерский конгломерат, месяцем ранее купивший нашу землю. – Они надоедали нам не один год. Мне почти не хватает еженедельных звонков Джеймса Янси и моих отказов ему.