Дорога домой

По возвращении в Сингапур я спала с Берндом примерно раз в месяц, пока, три года спустя, мы не переехали снова в Мэдисон. Каждый раз я чувствовала себя так, будто съела порцию мюсли или сходила на йогу Каким-то таинственным образом мой роман с Берндом улучшил и мой секс с Крисом: я чувствовала себя более открытой, более свободной. Конечно, не обошлось без головной боли и страхов, связанных с обманом: возможность разоблачения, подыскивание мест для встреч, растущее, ближе к концу, подозрение, что за пределами спальни Бернд скучноват. Но довольно странно, что вина и стыд, сопровождавшие меня почти всю мою жизнь, огромные волны сожаления, обрушивавшиеся за многие менее серьезные поступки, как, например, неожиданно высокий счет за продукты, никогда не беспокоили меня в связи с этим романом – самым крупным моим проступком. Я так и не смогла объяснить – ни себе, ни одному из психоаналитиков с тех пор, каким образом связь с Берндом спасла мой брак, даже если Бернд и испортил Рождество в тот первый год без Софи. Которое, вероятно, и без того уже было бесповоротно испорчено.

Высшее образование

1999–2004 годы

Мы – вернувшиеся домой кочевники, дети третьей культуры, возвращенные к нашей первой культуре, – счастливы находиться дома, под которым подразумеваем Соединенные Штаты. Мы рады, что окончили свои международные школы, довольны, покинув все зарубежные страны: Сингапур, Индонезию, Францию, Гану, Германию, Коста-Рику – назовите любую, мы жили везде. Мы счастливы находиться здесь, ходить в колледж с нашими новыми пододеяльниками в тонкую полосочку, брошюрами по профессиональной ориентации, отпечатанными на глянцевой бумаге, и с той нервозной пустотой в желудке, которую не должны были бы испытывать, миллион раз сменив школы, но тем не менее…

Мы счастливы, что наши родители возвращаются в те часовые пояса, где они живут. Мы счастливы, что наши соседки по комнате в общежитии не все со странностями (кроме одной, которая ест только йогурт с черникой на дне и никогда не носит обувь, даже на улице, чем она ей не угодила?). Мы с радостью выбираем себе предметы, наконец-то определяемся с жизненными путями, после того как наши родители («Ваши отцы, вы хотите сказать», – звучит в наших головах неумолимое напоминание наших матерей) восемнадцать лет таскали нас по миру.

Мы счастливы изгладить свое прошлое. Быть аккуратненькими, чистенькими, американскими – до тех пор, пока нашим мнением о политике не поинтересуются умненькие парни и девушки, которые выросли, слушая Национальное общественное радио США, и пригласили нас присоединиться к их акции протеста в поддержку минимальной заработной платы перед кабинетом ректора в среду. (Это свидание? Мы на это надеемся.) Это приглашение и последующий ночной разговор в столовой о ноябрьских выборах, в ходе которого мы храним подозрительное молчание, сосредоточившись на придании своему шоколадному кексу формы человеческой головы, открывают для нас две вещи: 1) мы знаем, как зовут президента нашей страны, на пятьдесят процентов уверены в имени вице-президента, но не имеем ни малейшего представления, когда дело доходит до госсекретаря; и 2) мы знаем имя президента/ диктатора/ правящей хунты наших бывших заграничных домов, где мы жили еще три недели назад, но не имена вице-президента/ оппозиционной партии/ сидящих там в тюрьме диссидентов, что доказывает нашу безнадежность в политике по обеим позициям. Зато нам известно, где можно купить американские сухие завтраки и газированные напитки, когда-то напоминавшие нам о доме – там и где можно найти настоящую тамошнюю еду, которая теперь напоминает нам о доме – здесь.

Через два месяца после начала семестра мы озадачиваем своих соседок по комнатам одержимостью (их слова) Хеллоуином, украшением общих помещений гирляндами черных летучих мышей, пластмассовыми оранжевыми тыквами и компакт-диском с фильмом «Дом с привидениями». Пока единственная из соседок, которая всегда высказывается вслух, та, с мягкими каштановыми волосами, неделей раньше заметившая нам, что мы с начала семестра не меняли простыни, не настаивает: «Хватит – значит, хватит», и не запускает компакт-диск из окна на манер фрисби. Неизменно вежливые (ведь это, в конце концов, мы в семилетием возрасте игнорировали дразнивших нас китайских/ боливийских/ нигерийских детей, кричавших вокруг: «Иностранец! Белая задница!», и ловко забивали гол на местном футбольном поле), мы пожимаем плечами и возвращаемся в свои комнаты, где плачем в течение часа и съедаем все припасенные на Хеллоуин конфеты, которыми собирались угостить своих соседок по комнате.