Дорога домой

Но через десять месяцев, идя к алтарю, Ли будет трепетать. Бросая взгляды на подруг, держа за руку отца, укалываясь о жимолость в своем букете, видя ожидающего ее Маттиаса в выбранном им самим галстуке-бабочке оливкового цвета, Ли медленно улыбнется. В кои-то веки Ли не станет сомневаться в целесообразности своего присутствия здесь, но просто почувствует себя среди своих, смиренно благодаря мать за проницательность и любовь, вложенные ею в подготовку.

Но пока, в постели, она все никак не может успокоиться.

– Ты еще не спишь? – спрашивает Маттиас.

– Нет.

– Чем перекусим в полночь?

– А?

– На свадьбе?

Ли закатывает в темноте глаза. Не все ли равно?

– Как насчет «Белого замка»?

– А что это?

– Самый отвратительный американский фастфуд, какой можно найти. Серые бургеры.

Маттиас испускает критический вздох, который, как известно Ли, означает «Ты относишься к этому далеко не так серьезно, как следует».

– Я серьезно, – говорит Крис.

Он сидит в бане, голый, потеет вместе с мужчинами из российского совместного предприятия на директорской даче под Москвой. Они только что отхлестали друг друга березовыми вениками, и в этой открытой атмосфере Крис надеется, что сможет продать им выгодное совместное предприятие в Сибири. Но в данный момент русские, судя по всему, не расположены что-либо обсуждать. Боргев, директор, за обедом постоянно хлопавший Криса по спине, отпустив грубую шутку, откинулся назад с закрытыми глазами, похожий на мумию. Андрей, его сын, готовый занять пост директора и которого на самом деле и должен убеждать Крис, подносит палец к губам.

– Поговорим потом, – произносит он. – А теперь расслабьтесь. Баня.

Но Крису сложно расслабиться в бане, откуда его настойчиво просит уйти собственное тело: это просто противоречит здравому смыслу – сидеть и потеть при таких температурах. Бани кажутся Крису идеальным символом русского и североевропейского мазохизма: почему для расслабления нужно выбирать обстановку, крайне неудобную по определению? Слишком жарко в бане, слишком холодно прыгать в ледяное озеро, и слишком странно, когда твои иностранные партнеры по бизнесу бьют тебя какими-то ветками. Крис предпочитает американскую форму расслабления: взять роман Джона Гришэма, пойти к озеру и сесть там на солнце с холодным пивом. Он мысленно возносит благодарственную молитву своим предкам, убравшимся из Европы. Мехтильда шлет ему в ответ беззвучное «Bitte schön»[55].

Позднее тем вечером, после еще нескольких рюмок водки, бизнесмены пускаются в откровения. Начинает Боргев.

– И подумать только, пять лет назад Дмитрий был бы здесь с нами, – говорит он с тяжелым вздохом, словно тонущий деревянный корабль.

Водка обострила чувства Криса, и он замечает, что сыну Боргева, Андрею, явно неловко от этих слов.

– Старшего сына Боргева убили русские бандиты, – поясняет сидящий рядом с Крисом мужчина, толстый, одышливый коммерческий директор, имя которого Крис забыл немедленно, как только их представили друг другу. – Он должен был возглавить дело. Теперь это сделает Андрей.

Крис думает, что у Андрея есть все данные, чтобы стать опытным директором. Он умен, восприимчив и хорошо разбирается в тенденциях рынка. Но у него нет неистовства, присущего его отцу и большинству русских бизнесменов. Хотя он пьет водку наравне со всеми, но становится тише, а не развязнее. «За пределами России из него получился бы крупный деловой лидер, – думает Крис, – но здесь он и дня не продержится». У Криса мелькает мысль, не воспользоваться ли этой догадкой и не продать ли акции «Логана» в совместном предприятии до отхода Боргева от дел. Но данный призыв к действию угасает так же быстро, как пришел, и Крис снова расслабляется в мужском кругу. Они сидят вокруг освещенного свечами стола, перед ними стоят тонкие водочные рюмки, стол уставлен русскими закусками: маринованные помидоры, селедка, салат из свеклы, толстые куски черного хлеба, ломтики почти прозрачной зеленой дыни.

– Сколько у тебя детей, Крис? – на ученическом английском спрашивает Боргев, очнувшись с затуманенным взглядом от своей грезы.

– Один ребенок, – отвечает Крис. – Но раньше было двое. Я тоже потерял ребенка. Дочь.

– Это ужасно, – говорит Боргев. – А эта дочь, которая жива, работает в твоей компании?

– Нет, – отвечает Крис. – Она газетный репортер.

Это неправда, но Крис всегда хотел для Ли такой карьеры и надеется, что все еще может случиться, как только она оставит свою глупую озвучку.

Это вызывает волну веселья у присутствующих.

– Репортер!

Боргев толкает сына.

– Как этот! Он тоже хочет быть журналистом! – Андрей смущенно улыбается. Боргев хлопает себя по колену. – В России! Какая шутка. Я забираю его с изучения литературы и ставлю в дело. Потому что мне нужен человек, которому я могу доверять.

Это, конечно, вызывает тост за доверие и новую порцию водки.

– Моя младшая дочь, Софи, хотела быть инженером, – произносит Крис, удивляясь сам себе. Он никогда не позволяет себе говорить об этом, тем более перед уже ненужными русскими коллегами. – Я думаю, она преуспела бы в этом деле.

Боргев качает головой.