Дорога гнева

С Нового года, видя, что Виталик загулял, ты начал подбивать к ней клинья, а потом и откровенно подкатывать свои вонючие бейцы, а для замужней девушки в этом мире это жесточайшее оскорбление. При наличии живого мужа ты приравнял её к гулящей женщине. Она очень долгое время не могла понять, чем заслужила такое отношение к себе, пока не поняла, что это для тебя норма поведения. То, что мы называем флиртом и свободными отношениями, в этом мире называется проституцией. Для «Дочки» такие отношения неприемлемы, но ты ничего другого ей не предложил. Другой менталитет, «Малыш». Они другие. Разница в семьдесят лет.

Поговори ты с Верой по-человечески вовремя, может быть, она осталась бы там, и со временем у тебя был бы шанс, а ты вместо этого к ней с пузырём и своей неразделённой любовью припёрся. «Дочка» действительно тогда хорошо к тебе относилась, иначе она бы тебе не по роже съездила, а завалила из «Вальтера», который я ей подарил. В тот памятный для вас двоих вечер ты очень вовремя остановился, ещё пара секунд, и ты легко мог оказаться с половиной обоймы в брюхе. Я их всех учил защищать свою жизнь, а слово «честь» для этой девочки не пустой звук. В нашем мире и времени это понятие уже почти забыто.

С оружием «Дочка» не расстаётся, а стреляет очень хорошо с двух рук. У неё за сорок первый год девять упырей и первый из них – в упор из «Нагана». Сейчас разницы между тобой и упырями для неё практически нет. Если ты попробуешь начать ваши отношения заново, ты начнёшь даже не с нуля, а с четвёртого уровня подземного паркинга.

Туда «Дочка» ушла со своим мужем, но ни Виталик, ни ты не смогли стать ей близкими людьми. Вернулась она только поэтому. Здесь эта девочка дома. Все, кто её сейчас окружает, её семья. Другой семьи ни у кого в отряде нет, а ты сделал всё от себя возможное, чтобы стать Вере чужим человеком.

Держись от «Дочки» подальше, я отношусь к ней как к собственной дочери. Это там она рассчитывала только на себя. Здесь рядом с ней её напарница «Фея». За «Дочку» она убьёт тебя, не задумываясь, не думая о последствиях и ни капельки не сомневаясь в своих действиях. Не надо провоцировать «Фею», как ты делал в последние несколько часов, лично для тебя это смертельно опасно. «Дочка» самый близкий ей человек. Они вместе учились, делили одну банку тушёнки на двоих в дозорах, убивали упырей и теряли друзей.

«Дочка» была самым первым человеком, который заботился о «Фее» после зверского уничтожения её семьи, а личный счёт этой шестнадцатилетней девочки давно перевалил за сотню. Из уничтоженных ею нелюдей больше шести десятков – ножами. Гестаповцы, эсэсовцы, офицеры Вермахта, каратели, местные полицаи и полицейские из полицейского полка охранной дивизии. Рядовых Вермахта в этом списке практически нет.

За прошлогодний рейд в Ригу «Фея» получила «Боевое Красное Знамя» и пулевое ранение в грудь навылет. Что она вытворяла в Риге, я лучше рассказывать не буду. Вся твоя жизнь в детском доме, твоя армия, твоя война и твои подвиги за спиной у «Стерха» по сравнению с этим пятинедельным рейдом – это игра малолетнего мальчика в песочнице. Я придержу «Фею», но ты веди себя прилично. Поведёшь себя неправильно, любая из девчонок, охраняющая «Дочку» с ребёнком, засадит тебе пулю в ногу, и будет права. В этом случае тебе никто из отряда руки не подаст. Сдыхать будешь – мимо пройдут.

Всему отряду фиолетово, какой ты крутой. Они не понимают, как можно кичиться тем, что воевал. Для них крутость – выжить в трёхнедельном рейде, по пути взорвав «железку», походя заминировав сделанными собственными руками ПМП несколько дорог, перебив три десятка полицаев и принеся в «клювике» разведданные, чтобы убивать упырей и дальше.

Эти мальчики и девочки воюют два года и пережили такое, что тебе в страшном сне не приснится. – Я тяжело вздохнул, вспомнив лежащую в пыли Сару, забитую до полусмерти ногами и прикладами. Эстер, «Фею», Арье и остальных ребят, стоявших на коленях под дулами винтовок. Просидевшего всю зиму, как собака, на цепи «Ежа», ежедневно избиваемого палками и специально срезаемыми в лесу прутьями. Заморенного голодом, побоями и унижениями, но не сломленного Авиэля и принялся подниматься.

Вот и поговорили. Ничего они ещё не понимают. Встав на ноги, я с сожалением посмотрел на них. Я был таким же два года назад. Я изменился. Изменятся они или погибнут, зависит только от них самих, но всё это уже без меня.

– Думаю, что проще, чтобы отсюда ушёл тот, кто сам. Ты здесь два года и сделал немерено. Ты здесь командир, и это не обсуждается, – неожиданно для меня сказал подполковник Лисовский. Я такой поддержки, если честно, не ожидал и несколько мгновений тупо стоял, пока не понял, что выгляжу просто глупо.