Дорога гнева

Даже погибнув, мои бойцы воюют вместе с нами. Есть листовки «Бати» и «Белки», «Старшины» и Розы, Эстер и «Дочки». Здесь, в этом городе, впервые на этой войне появились листовки с именами: «Рубик», «Кубик», «Гек», «Чук», «Ким», «Лис», «Багги», «Лето», «Хаски» и «Док». Они это решили сами после допроса пленённых «Погранцом» полицаев.

Нет только листовки с моим именем, но я есть в каждой листовке. На каждой нашей листовке в правом верхнем углу стоит скромная цифра «2», и это согревает мою душу. С сегодняшнего дня на всех листовках рядом с моим именем есть дополнение: осназ НКВД. Пусть все это увидят. Пусть твари знают и боятся.

Я ещё не знаю, что, выполняя мой приказ, группа «Багги» ножами вырезала у машин двенадцать упырей, живущих в этих шикарных усадьбах. После чего ребята с неумолимой жестокостью прошлись по домам, убив всех, кто находился в этих домах, и перебив всю дворовую живность.

Я ещё не знаю, что, выполняя мой приказ, «Багги» перерезал горло четверым ещё живым упырям и вытащил через разрез на горле языки полицаев. Это тот самый «колумбийский галстук», который я приказал ему выдать упырям, – страшная латиноамериканская казнь, которую в этом мире ещё не придумали. Рядом на заборе были прибиты штыками и ножами наши листовки с пояснениями показательной казни и именами погибших у города бойцов моего отряда.

Я ещё не знаю, что рядом с северо-западным выездом из города прибит штыками от «трёхлинеек» к забору живой полицай.

Я никогда не узнаю, что он останется жив и переживёт войну, но сойдёт с ума, увидев залитых с головы до ног кровью полицаев «Багги» и «Лето», неожиданно вынырнувших из утреннего тумана как привидения прямо рядом с ним.

Я никогда не узнаю, что значительно позже, уже после войны, просматривая документы районного управления вспомогательной полиции, один из офицеров СМЕРШ наткнётся на рапорт чудом выжившего раненого заместителя начальника полиции города и, не поверив своим глазам, отнесёт этот рапорт руководителю своего отдела.

Согласно этому рапорту, в ночь с одиннадцатого на двенадцатое августа тысяча девятьсот сорок третьего года в городе Прейли погибло двадцать восемь фельджандармов, четырнадцать сотрудников районной комендатуры, тридцать семь солдат Вермахта, восемьдесят девять сотрудников 261-го латвийского карательного батальона и сто семнадцать сотрудников вспомогательной полиции города. К рапорту были приложены подробные пояснения показательной казни отрядом «Второго» сотрудников вспомогательной полиции и самый длинный за всю войну перечень имён на листовках отряда осназа НКВД, развешанных в разных местах города. Рукописных листовок с различными именами прилагалось к документам сто шестьдесят две штуки.

Как и все документы особой секретности, относящиеся к отряду «Второго», рапорт и все прилагающиеся к нему документы передадут по инстанции, и они дойдут до Смирнова и Малышева. Прочтя перечень имён, они будут потрясены оба. Эти двое повидавших всё на этой войне и после войны мужиков запрутся в кабинете Малышева и «съедят» две бутылки коньяка, изучая все доставленные им документы. Ни от кого из нас в рапортах они никогда не узнают ни слова об этой операции и сами никогда не упомянут о ней. Это только наше дело. Личное дело моего отряда.

Я никогда этого не узнаю, но мне на это наплевать. Мы отомстили. Нас хорошо запомнят в этом городе. Любое зло должно быть наказано. Может быть, не сразу, но наказание будет. Теперь упыри это хорошо знают.

Я смотрю на зарево в городе и улыбаюсь. Несмотря на то что мы уезжаем от города всё дальше и дальше, зарево увеличивается. Все три огромных дома, построенных на костях двухсот советских солдат, убитых добропорядочными местными жителями, разгораются ярким всепоглощающим пламенем. Мне всё равно, что там погибли женщины и дети. Живёте под одной крышей с палачами – отвечайте вместе с ними.

Я никогда не узнаю о том, что прибалтийские каратели больше никогда не будут издеваться над убитыми ими партизанами. Угонять мирных жителей в рабство – да. Жечь сёла и деревни – да. Воевать с партизанами и убивать их в бою – да. Но больше никогда ни один убитый ими человек не будет осквернён.

Всего только второй случай показательной казни показал националистам, что отряд «Второго» придёт к садисту домой и убьёт всех его родственников и домочадцев, включая кошек и собак, а самого палача казнит так, что соседи будут хоронить его в закрытом гробу.

Как оказалось, для бойцов из отряда «Второго» неважно, какое количество сотрудников вспомогательной полиции и гитлеровцев квартирует в городках и местечках. Захотят, придут и убьют всех, до кого смогут дотянуться, а виновника казнят самой лютой смертью, которую только сможет выдумать этот безумец «Второй».

С каждым разом казни становились всё страшнее, а фантазия этого чудовища-командующего неуловимыми ночными призраками была безгранична. Весть об очередной показательной казни специального отряда осназа НКВД облетела все карательные батальоны всего только за полторы недели, хотя никаких официальных сообщений так и не прозвучало.