Дорога из желтого кирпича (СИ)

Я над ним наклонился, куртку с себя стряхиваю, чтобы не мешала.

- Это ты охуел, сука! Ты, подонок, Ромке изменяешь, предупреждал я тебя, теперь не обижайся!!

И снова кулаком ему в рыло целю. Он удар отбить ухитрился и даже при этом руку мою как опору использовал, чтобы на ноги вскочить, Джеки Чан хренов.

- Какого ты гонишь, когда это я Ромке изменял?!!

- Видели тебя сегодня, – в ответ ору, – на вокзале, с каким-то мужиком, а ты, падла, думал, все шито-крыто будет?!!

А он мне:

- Идиот, это отец мой был, он ко мне в гости приезжал!

А во мне бешенство дикое. И ревность, ревность, ревность… Ничего не хочу слушать, ничему не верю! Да как ты мог, как ты посмел…

- Не бреши, блядь, он тебя обнимал и за морду лапал!!

И снова его достать пытаюсь. Но тут и мне в рожу прилетело. Хорошо, что он кольца свои снял. Был бы на нем этот «кастет», он бы мне точно глаз выбил, а так фонарем только отделаюсь. И пошло тут у нас веселье, как в каком-то боевике. Он от меня в комнату, я за ним. Вазу со стола сбили, книги какие-то разбросали, стул опрокинули. Быстрый он, черт, и верткий. Наконец я все же сумел ему подножку подставить. Он споткнулся, на кровать полетел, а я сверху прыгнул. Влад тут же мне в морду заехал, раскрытой ладонью, прямо по носу. У меня звезды из глаз посыпались, тот, кто дрался, знает, как это больно. Я на секунду инициативу потерял, и он из-под меня вывернулся, хотел с кровати спрыгнуть. Но я его за ногу успел схватить и назад втащил. Упал на него всем телом, руки ему зажал, над головой к подушке придавил, другой рукой в челюсть вцепился, чтобы он башкой мне не врезал. И замер…

Влад от нашей возни распалился, лицо горит, взгляд гневный, зеленый, дышит тяжело. Волосы у него растрепались, пояс он давно потерял, халат распахнут, и я на нем, можно сказать, голом лежу. Он сильный, дергается подо мной, извивается – вырваться хочет. И все это так, будто мы с ним не деремся, а трахаемся. И я даже понять ничего не успел, а уже губы его разбитые в свои захватил, мну их, мучаю, оторваться не могу. О руках его я, конечно, напрочь забыл, выпустил их, Влад меня тут же обнял, прижался, и я последний рассудок потерял. Не помню, как я раздевался. А может, это Влад меня раздел, раз – и я тоже голый совсем, лежу на нем, руки его сильные чувствую, губы горячие, и в голове у меня одно: не отпускать… никогда… ни за что… слиться губами… телами… сердцами… сделать своим… совсем… навсегда… И сквозь этот туман слышу голос его, как он меня по имени зовет и просит о чем-то…

Как я в него вошел, тоже не помню, как в бреду все было. Но только я уже с ним как одно, тело мое движется само по себе, и плевать мне на все: на то, что не мой он парень, на то, что парень вообще, и на то, сколько у него мужиков раньше было. И абсолютно не важно, правильно или нет то, что я делаю. И сказать не могу, что я сейчас чувствую: наслаждение или боль, потому что мне так хорошо, что почти даже плохо, умру вот-вот… И нет для меня сейчас ничего, кроме Влада… Горячего Влада… Страстного Влада… Мокрого Влада… С разметавшимися волосами Влада… С искусанными губами Влада… На скомканных простынях Влада… Сводящего с ума Влада… Сошедшего с ума Влада… Влад подо мной выгибается, стонет, все крепче меня сжимает, и так, воедино слившись, мы словно взлетаем, все выше, выше, в самое небо, туда, где почти что воздуха нет и поэтому дышать невозможно. И там, высоко, он вдруг вздрогнул и застонал, громко, протяжно, почти запел. Тут я почувствовал, как между нами плеснуло, и тоже задергался. И умер… И он признаков жизни не подает… И так, обнявшись, без чувств, мы с ним медленно вниз на землю спустились… Пришел я в себя, над ним приподнялся, в глаза ему смотрю. Они большие, прозрачные и что-то уж слишком хрустальные, как будто в них слезы стоят. Гляжу я в них и столько всего чувствую: восхищение, нежность, счастье… А еще досаду и ревность.

- Зачем? – спрашиваю, – Зачем тебе это нужно было, со всеми подряд трахаться?

- Откуда я знал, что тебя встречу…

И слезы у него, наконец, потекли. Как дождик сыплются, и он их даже не вытирает.

- Все, все, тихо… Не надо… Все хорошо будет…

Лег с ним рядом, обнял, по спине, по волосам его глажу. А сам разглядываю. Я ведь его раньше без краски не видел. Лицо у него сейчас чистое, зареванное, конечно, немного, но очень милое. Ресницы длинные. Любая девчонка обзавидуется. Стрелками склеились… Нос мелкими золотистыми веснушками усыпан, как цветочной пыльцой, и на щеках немного тоже. Это он их, что ли, тоналкой прячет? Балда…

- Для чего ты мажешься? Не нужно тебе этого, ты и так красивый.

- Правда?

- Правда. Даже очень.

Улыбается. Словно солнышко выглянуло. Стало быть, дождик у нас теперь слепой.

Он понемногу успокаиваться стал. Дышит все тише, ровнее. И глаза у него слипаются. Я его осторожно отпустил, поднялся…

- Куда ты?! Не уходи…

- Куда я пойду? Меня уже и в общагу не пустят, поздно.

- Иди сюда…

- Свет только потушу.