Дорога издалека (книга первая)

…Вот и мейлис — вечеринка накануне свадьбы. Уже смеркается, гости отведали шурпы, насладились зрелищем борьбы, на которую были приглашены известные в нашей округе пальваны. Очередь теперь за бахши. Я сказал, что свежей травы накошу для скотины, сделал вид, что не хочется мне уходить со двора, где так весело. Взял серп, мешок — и прочь, на глазах у всех. Пусть думают, что я далеко за аулом, где около реки много свежей травы.

Лошадей на привязи я заранее облюбовал, обеих из нашего аула, тех, что принадлежали родственникам матери Донди, Эти лошади знали меня, с ними легче будет, когда придется уходить от погони.

Время! Халат, папаху, нож и кое-что из дорожных припасов в хурджуне я заранее спрятал в кустах у арыка. Незаметно вернулся домой. Затаился в условленном месте.

Звенели струны дутара. Бахши повел неторопливую песню-сказ о злосчастной судьбе двух возлюбленных. Стемнело. Костры горят на дворе, искры взлетают чуть не к самым звездам. Едва слышно журчит вода в арыке. Уже и ветерок подувает вечерний, прохладный.

Сейчас должна появиться Донди. Решительная минута настает. Что дальше? Скитаться на чужбине… Мне вспомнился дедушка, его рассказ о жизни бедняка, силой отторгнутого от родины. А я сам покину родную землю. С любимой вдвоем… Только бы удалось ей вырваться, да чтоб подольше не хватились! Догонят, поймают? Перебью, сколько сумею. Живым не дамся и ее не отдам!..

Черная ночь, редкие звезды едва мерцают высоко в небе. Поет бахши.

Донди, иди же скорее! К полуночи пиршество уляжется, гости разъедутся. Наш побег станет невозможен. Сейчас дядя хватится: где Нобат? В один миг поднимется тревога, все сразу смекнут, в чем дело…

Еще полчаса.

Поет бахши. Вот он умолк, проигрывает мелодию на дутаре, ему вторит гиджак. И под эту музыку у меня в сознании слагаются строки грустной песни — я прощаюсь с моей надеждой:

… Отделили ее занавеской глухой.
Как ей слово сказать? Я утратил покой,
С изболевшимся сердцем, с тяжелой тоской
Ожидал, — но Донди не пришла, не пришла.
Лепестки осыпает мой алый бутон.
Жутко в мире — тюрьмой мне представился он,
Точно уголь, что в адской печи опален,
Черным стал, — ведь она не пришла, не пришла…

Поздно. Мне пора покидать мое убежище. Умолк бахши. Загомонили гости, прощаются с хозяином, благодарят за доставленное удовольствие.

Черной змейкой скользнула догадка: «А вдруг Донди… Вдруг она сама нарушила свой обет?! Донди — это значит: она изменилась! Или — изменила?!»

Я был подавлен горем и на мгновенье смог поверить даже такому страшному своей нелепостью предположению. Но только на миг, С негодованием прогнал я от себя ядовитую змейку — темную и злую догадку.

Почему же не пришла Донди? Узнаю ли я когда-нибудь? Значит — все пропало? Ведь завтра — той. Невесту увезут на верблюде, в кеджебе…

Я поплелся домой. Это была самая черная, самая страшная ночь за всю мою жизнь с тех пор, как я себя помню.

В нашей кибитке не было огня. Но как только я вошел, мать поднялась мне навстречу.

— Ее не пустили, сынок, — шепотом проговорила она, хотя я ни о чем не спрашивал. Не сразу ее слова дошли до моего сознания. Кого не пустили — Донди? Выходит, мать знала обо всем? Или догадалась? У меня не было сил расспрашивать. Будто скошенный серпом колос, я рухнул на кошму. Весь мир провалился в черную бездну…

— Не пустили, на замок заперли; верно, заподозрили, когда ты пропал со двора, — продолжала мать. Помолчав, она овладела собой, заговорила мягко, ласково: — Ты не печалься, сынок, милый. Значит, аллаху было угодно так рассудить… Может, другую полюбишь, забудешь…

С трудом я сообразил: мать знает обо всем, а Донди, значит, заперли, угадав недоброе в моем исчезновении. В тот же миг жгучий стыд охватил меня. Как я мог, как посмел разувериться в Донди, хотя бы на мгновенье?! Я никогда себе этого не прощу.

Меня разбудил звон верблюжьих бубенцов Началось! Последний день проводит невеста в родительском доме.

Дальше все шло, как требует обычай, как мне случалось видеть уже на десятках свадебных тоев. Но там я был один из сотен зрителей, а здесь…

Я отупел от нестерпимой внутренней боли, двигался точно в полусне, перед глазами стояла пелена тумана. Пришлось мне и изрядно поработать в этот памятный день! Дядя, безусловно, догадался о том, что мы с Донди затеваем побег. И теперь уж ни на шаг не отпускал меня со двора. Своими руками я готовил проклятый отъезд моей Донди. О сопротивлении — не было даже мысли.

Лишь в последний момент — когда тронулся свадебный караван и заколыхалось на горбе верблюда кеджебе, скрывшее Донди, — я потерял власть над собой. Бежать, сейчас же, следом за кеджебе, нож со мной… Обрезать узду верблюда… Кто встанет на моем пути — ножом по горлу!..