Дорога издалека (книга первая)

Еще два дня мам дали отдохнуть. Близился праздник Первого мая, но нам необходимо было спешить в Самарканд. Однажды утром мы с Иванихиным отправились на фургоне в Троицкие лагеря, принимать команду бойцов для нашего полка. Среди них, как мне сказали, был хорошо подготовленный расчет станкового пулемета — спаянные солдаты разных национальностей.

… Дежурный командир сначала показал нам лагерь — прекрасно оборудованные палатки, стрельбища, места для гимнастики и штыкового боя. Все это нетронутым осталось от царских времен. Теперь здесь обучали пополнение для Красной Армии. Тем временем старшина подготовил для встречи с нами маршевую команду Восточного полка.

Около полусотни красноармейцев, одинаково обмундированных, выстроились на плацу в три ряда. Приняв рапорт и поздоровавшись, мы с комиссаром медленно прошли вдоль фронта. Люди разных национальностей — большинство узбеки и таджики, вот казах, русский… Кавказец, наверное, армянин. На правом фланге — высокий ладный молодец, черноглазый, с усами, очень смуглый. Туркмен? И почему он с такой жадностью впился в меня взглядом горячих, темно-карих глаз? Что-то знакомое в них почудилось мне. Но бойцы в строю, я — их новый командир, не место и не время для изъявления своих чувств.

Закончив осмотр, я обратился к людям с короткой речью по-русски, напомнил о том, что выезжаем через день. Потом Иванихин сообщил некоторые новости из России. Тем временем я спросил у старшины:

— Как зовут бойца на правом фланге? Смуглого того… Откуда он?

— Командир пулеметного расчета Аллаберен Бекджик, Рабочий Бородинских мастерских. Бывалый, под Эмбой был ранен.

Бекджик!

… Мы сидели на молодой травке возле стрельбища. Бекджик затягивался махоркой — привык в отряде красногвардейцев-колузаевцев. Повоевать пришлось, Я сбивчиво рассказываю о себе, но мысли совсем о другом…

— Бекджик, что у нас в ауле? Ведь помнишь, сколько лет, как меня забрали.

— Понимаешь, Нобат, я знаю немногим больше твоего. Ты был в зиндане и потом сразу на стройку… А я всего месяцем позже тебя ушел. Вблизи Талимарджана пришлось мне работать. Сначала землекопом. А потом, уже когда путь укладывали, познакомился с русским парнем Семеном Дрокииым, он сейчас тут, в нашей команде. Ташкентский, с Бородинских мастерских. Сдружились мы, понимаешь? С ним я бежал в Ташкент. Приютился у его родственников, перебивался кое-какой работой на базарах, можно сказать, нелегально, без документов жил до самой революции. Потом попал в мастерские, стал слесарем. У Семена отец умер, они позвали меня жить к себе. Еще один дружок у нас появился, казах Телеген, сирота, от голода умирал на вокзале… Так мы и зажили коммуной. В Красную гвардию пошли, в отряд Василия Колузаева, слыхал? Повоевали с кадетами. Ну, потом рабочих многих из отряда вернули в мастерские. А весной, когда мы узнали про Восточный полк, пошли прямо в штаб. Туркфронта. Вот, взяли нас, мы теперь — пулеметный расчет…

— Ага, слышал про вас! Интернациональный коллектив.

— Правильно. У нас еще узбек Муким Фазлиев и армянин Асатур Погосян, всего пятеро. Значит, вместе пойдем на эмира? — он жадно затянулся махоркой. Я узнавал и не узнавал в нем забитого робкого парня, сироту-батрака из глухого аула. Закалился человек в пламени революции!

Больше в тот день нам поговорить не удалось. Подробно рассказали друг другу о своей судьбе за прошедшие годы мы уже в вагоне, на пути в Самарканд.

Здесь продали в рабство деда

Боевую учебу мы начали в мае, но пополнение в наш полк поступало до самого августа, не всех бойцов удалось как следует подготовить. В Самарканде на меня, неопытного комбата, свалилось сразу столько забот и хлопот, что не оставалось времени отдохнуть, оглядеться, подумать о чем-либо, кроме неотложных дел службы. Учить приходилось не только бойцов, но и командиров — ротных, взводных, отделенных. Бекджика я вскоре выдвинул начальником пулеметной команды. Незаменимым другом и помощником, как я и ожидал, оказался для меня Серафим Иванихин. С бойцами — комиссар, а со мной — наставник во многом, начиная с военной науки, которую он превосходно знал и любил. Мы еще крепче сдружились с ним в эти ответственные, напряженные дни подготовки к решительным боям.

В августе двадцатого года начали поступать первые известия о серьезных волнениях в Бухарском эмирате. Впервые тогда люди услышали имя Бяшим-сердара, моего земляка с берегов Амударьи.

И вот в Чарджуе прошел съезд Бухарской компартии, совместно с левыми младобухарцами, которые были в все приняты полноправными членами. Съезд призвал трудящихся Бухары ко всеобщему вооруженному восстанию против эмирской власти.

Наконец Первый Восточный мусульманский полк Красной Армии был поднят по тревоге. Из лагерей пешим порядком мы прибыли на станцию Самарканд. Грузились в эшелон на товарной платформе. Отъехали без свистков. Фрунзе со штабом Бухарской группы войск уже находился в Новой Бухаре. Началось окружение тысячелетней столицы эмирата.