Дорога к людям

— Я повертел в руках бумажку с направлением, подумал: для чего мне госпиталь? — рассказывал Василий Степанович. — Для вида пробыл в госпитале одну ночь. Потом наврал врачам, будто вернусь, а сам отправился в бригаду своего прежнего командира, и поныне здравствующего. Вскоре я был назначен заместителем командира 1850-го полка истребительной противотанковой артиллерии. Командиром этого полка был Александр Васильевич Чапаев, сын комдива гражданской войны Василия Ивановича Чапаева. В одном полку мы служили недолго, Александр Васильевич получил повышение, стал заместителем командира бригады.

Начало памятного сражения в районе Курска застало Василия Степановича Петрова в левом углу знаменитой Курской дуги, перешеек которой гитлеровцы вознамерились пробить, прорвать, продавить хорошо подготовленным, гигантским наступлением и тем самым окружить и уничтожить советские войска в Курском выступе.

К утру 5 июля Петров, в чье подчинение были переданы три батареи артполка, занял огневые позиции западнее деревни Дмитриевки. Свой наблюдательный пункт Петров устроил на крыше одного из дмитриевских домов. Сквозь дымку еще не рассеявшегося предутреннего тумана он видел: гитлеровцы наступают. Все пространство, и ближнее, и дальнее, наполнено было тяжким гулом орудийной канонады, тем слитным, всепроникающим гулом, в котором сливаются выстрелы сотен пушек, рев моторов, пальба пулеметов, винтовок, автоматов, грозный голос гигантской битвы.

Туманная дымка не позволяла отчетливо видеть, что же происходит. Стоя на крыше с биноклем и картой, Петров в течение нескольких первых секунд не мог понять, что за метаморфоза приключилась с лежавшей перед ним местностью. Домики разъезда Коровина почему-то оказались южнее того места, на каком они должны были бы стоять в соответствии с картой.

— Верчу, верчу карту и так и эдак — полнейшая ерунда! Переместился за ночь разъезд, и точка! Понимай как хочешь. Плюнул с досады и бросил возиться с картой. Скорее, в темпе открыл огонь по флангу немецких танков, прорывавшихся к разъезду и вскоре захвативших его, навалившихся на боевые порядки нашей противотанковой обороны. На всякие сомнения нельзя было терять ни секунды. И огонек мы дали довольно живой.

Что же в действительности случилось с разъездом? Потом-то понял Петров: нечто неясно черневшее впереди, окутанное туманом, не было тем поселком при разъезде Коровино, который на карте-то был обозначен вполне правильно. Мерцавшие вдали темные пятна оказались фашистскими танками, подбитыми и подожженными другими нашими артиллеристами-истребителями, принявшими лобовой удар немецкой группы войск. Волны немецкого наступления на этом участке, как и всюду, обрушивались одна за другой: Гитлер приказал добиться успеха ценой любых жертв. И с семи утра до двух часов дня Петров со своими тремя батареями действовал в этом аду, бил, бил, бил по вражескому флангу, пока не получил приказания снять батареи с прежних позиций и переместиться в район станции Ивня.

Есть тут высота, ставшая в тогдашнем сражении знаменитой. Видимо, здесь был один из важных узелков многодневного боя. Гитлеровцы пробивались сюда с упорством, которое можно было бы назвать просто упрямством: свыше им приказано было верить в победу Гитлера под русским городом Курском. Прибыв к Ивне во своими тремя батареями, Петров увидел, что здесь сосредоточены силы всей его бригады. С ходу орудия Петрова открыли огонь с открытых позиций по фашистским танкам, а потом, пресекая прорыв вражеских войск, Петров приказал перенести огонь на дорогу, ведущую через высоту к станции Ивня.

На глазах наших артиллеристов разыгралось драматическое столкновение наших танков с новыми тяжелыми танками Гитлера. Около трехсот машин с обеих сторон участвовали в том бою.

Одно из советских танковых подразделений под напором врага отходило к станции Ивня. Сдерживая себя, подавляя в себе чувство возмездия, Петров запретил своим артиллеристам открывать без его приказания огонь по немецким танкам. Решив ждать, ждать, ждать до последней минуты, чтобы внезапным огневым ударом ошеломить осатаневших от численного перевеса фашистов, Петров скрепя сердце наблюдал, как неотвратимо наваливается на его батарейцев шквал вражеского наступления.

До сих пор его охватывает злость, когда вспоминает он, что приказ его был нарушен. Не выдержали нервы у командира одной из батарей. Гитлеровцы были в тысяче метров от наших орудий, когда тот командир скомандовал открыть огонь.

Рано! Слишком рано!

Гитлеровские танки, обнаружив наши батареи, в свою очередь открыли огонь — и назад, назад, удирать!

Замысел Петрова был сорван.

Не знаю, что он сказал тогда тому командиру, чьи нервы так не вовремя сдали. Знаю только, что Петров совершенно беспощаден к нарушениям воинского долга, воинской железной дисциплины.