Дорога к людям

Предательство англичан стало явным для защитников революционного Питера. Британцы стали на подходах к Петрограду прямыми союзниками немецкого флота. И поплатились за это: наши корабли отправили на дно в районе Кронштадта и в Копорской губе эскадренный миноносец и субмарину «владычицы морей». Впоследствии подводная лодка «Л‑55» была извлечена из морских глубин, восстановлена и вошла в строй действующих военных судов РСФСР.

Изломы истории коснулись и самого Исакова. Едва он вступил на борт артиллерийского транспорта «Рига», не послушав предупреждения машинного электрика Князева: там наших берут, как чекисты арестовали его. Что такое? В чем провинился перед революцией мичман? Объясняться с ним чекистам не было времени. После узнал — «Ригу» пытались использовать для бегства за рубеж некоторые высокопоставленные лица. Мичмана Исакова матросы освободили под залог.

Пришел конец боям с контрреволюционными войсками Юденича и кораблями коварного Альбиона. Балтика относительно спокойна.

...Вместе с писателем Львом Славиным, автором романа «Наследники» и пьесы «Интервенция» — сценического повествования о восстании французских моряков в Одессе девятнадцатого года, нас доставили катером на знаменитый линкор «Марат». Линейные корабли — главная сила флота и в первой, и во второй мировых войнах. Исполины — по тем временам — способны были уничтожить в бою вражеские корабли всех классов, наносить сокрушительные артиллерийские удары по береговым укреплениям и наземным войскам. Солидное водоизмещение... Орудия калибра 356—406 миллиметров. Экипаж — до 2500 моряков!

На «Марате» я увидел Ивана Степановича.

В тех маневрах этот линкор был флагманом. Над палубой гиганта реял брейд-вымпел — флаг, означающий присутствие на борту высшего военного должностного лица. В тот раз брейд-вымпел оповестил все корабли о том, что на борту корабля-флагмана — резиденция Народного комиссара сухопутных и Военно-Морских Сил Климента Ефремовича Ворошилова.

В первые часы, наблюдая за Исаковым в общении его с командирами корабля-флагмана, я был удивлен, если не больше, настороженным, скрытно холодноватым отношением к нему иных из них, стоявших, правда, не рядом с ним, а в стороне, обменивавшихся вполголоса короткими о нем репликами.

— Моряк! — ворчал один из них. — А родился там, где морем и не пахнет. В горах. На Кавказе.

Другие недоброжелатели, видимо, не могли ни к чему больше придраться, молчали, тем более что высказывать истинное свое отношение к Исакову не смели, слишком велик был авторитет начальника штаба Балтийского флота среди преобладающего большинства командиров и матросов. Чудаки! Моряк-горец! Позже я мог бы познакомить их с семьей дагестанцев, прирожденных горцев Гаджиевых. Еще в 1935 году был я на Тихоокеанском флоте, писал о командире тамошней подводной лодки Магомете Гаджиеве, первым применившем на Севере в годы минувшей войны тактику боя в надводном положении с кораблями противника, Герое Советского Союза, погибшем в неравном доблестном бою против германских военных кораблей. В семье горцев Гаджиевых — несколько командиров-подводников. Так что, вспоминая о них, я смеялся над наивным высокомерием якобы прирожденных морячков.

Человек, наделенный необыкновенным чувством юмора, Иван Степанович в ответ своему другу, знаменитому летчику-испытателю Владимиру Коккинаки, повторявшему с восхищением: «Моряк до последней капли крови!» — говорил, смеясь, что он — моряк из Швейцарии. Но тут же он, командир эсминца, писал жене, не скрывая радости: «Я капитан, Олька!»

...Но вернемся к давним маневрам. Еще до их начала в сопровождении одного из командиров я обошел почти все палубы и отсеки «Марата», настолько многочисленные, что могу сравнить их площадь с просторами нынешней московской гостиницы «Россия» близ Кремля, — ведь только кубрики и каюты линкора вмещали две с половиной тысячи матросов и офицеров!.. А помещения котельных и машинных отделений! По тем временам — арсенал науки и техники, средоточие открытий, изобретений, вершин механики, электротехники, автоматики, радиотехники, сгусток механизмов настолько плотный, что впечатление такое, будто вы, карлик, чудом попали внутрь чудовищной величины башенных часов, да еще в момент их ускоренного хода. И всюду с палубы на палубу — металлические трапы, где я, щеголяя выучкой матросской в дни юности, спускался, не держась за поручни и не поворотясь лицом к ступенькам, как шпак, по презрительному выражению офицеров старой армии.

А чистота всюду! Как в девичьей спаленке. Боцман, а то и вахтенные офицеры поминутно выхватывали из кармана девственно чистый платок и проводили по сверкавшим медным или стальным поручням, дверным рукояткам, бортовым «перильцам» верхней палубы, зеркалам, полированной мебели в кают-компании и прочему. И горе дневальным, если свежевыстиранный платок слегка темнел от пыли.

И снова испытал я неприятное чувство, услышав реплику кого-то из молодых командиров в адрес Исакова, в его отсутствие, разумеется.

— По анкете небось — пролетарий. А при старом строе был офицером, мичманом! Голубая кровь!